Ольга, лесная княгиня - Елизавета Дворецкая

Эльга с усилием овладела собой, села, сбросив с себя траву, вытерла лицо.

Голова кружилась, перед глазами все плыло. Она немного отползла от камня, у подножия холодного даже в этот теплый день, посидела, закрыв лицо руками, потом посмотрела на реку. Вода ярко блестела, отражая синее небо, и казалась дорогой, вымощенной чистым золотом.

Вдруг девушке показалось, что позади кто-то есть. Эльга обернулась и в изумлении опустила руки.

На камне стояла женщина – высокая и стройная, в белой одежде похожая на березу. От красоты ее лица и тепла синих глаз захватывало дух.

Она улыбнулась Эльге, подняла руку и показала на воду Великой. Потом сделала шаг по поверхности камня, второй – уже по воздуху, и растаяла.

Широкий синий плат на ее голове растекся по небу, обернувшись лазурью виднокрая, белая одежда затерялась среди ослепительных облаков. И все же Эльге казалось, что эти глаза все еще смотрят на нее.

И долго она сидела на траве, зачарованно глядя вверх.

Потом встала, медленно вернулась к камню.

Провела рукой по его поверхности – вот здесь она стояла…

Пальцы нащупали выемку. Что это?

Эльга встала на цыпочки, чтобы лучше было видно, пошарила по валуну и обнаружила продолговатое углубление. Больше всего это было похоже на след женской узкой ножки – такой же, как у нее самой.

Да, вот здесь она ступила, уходя в небо.

Но что это была за женщина, способная уйти в небеса, легчайшим касанием оставив след на твердом древнем камне?

Лада? Суденица-Доля? Солонь – Солнечная Дева? Может быть, Фрейя, о которой Эльге еще в детстве рассказывал отец?

Как тут угадать?

Выбрав из кучи травы самые лучшие цветы, Эльга покрыла ими след богини, касаясь камня так ласково, будто это могла почувствовать небесная гостья. Поверхность валуна нагрелась на солнце, но Эльге казалось, что в нем задержалось тепло той нежной ножки.

Душу ее заливала благодарность, которой не вместил бы даже воз цветов. Впервые за эти дни ее наполняло чувство тепла, покоя, уверенности.

Кто бы ни была та женщина, она хотела Эльге добра и указала дорогу.

Теперь девушка могла найти в себе смелости на то, чтобы оторваться от рода и семьи, от судьбы, благословленной предками по матери, и пуститься в путь под покровительством одних лишь богов.

Ну и еще варяжских предков отца – они хорошо знали, что значит бросить все и уйти в поисках счастья, надеясь лишь на свою удачу. А удачи у нее было много – ведь ей оставили ее по наследству не только отец, но и сам Одд Хельги!

После проводов русалок Эльга сказала мне, что больше не хочет ждать.

Я едва не пошутила, что русалочьи похороны пошли ей на пользу: она вернулась из-под Ладиного камня такая радостная, какой я давно ее не видела. Ее глаза сияли, да и вся она будто светилась изнутри. Ушла тревога, которая давно ее томила, а меня – еще сильнее, потому что она почти не говорила со мной об этом. Она сделалась уверенной, полной ожидания чего-то хорошего. Я даже заподозрила, что Мистина тайком воротился и сумел с ней повидаться, но она в ответ на мои расспросы посмотрела на меня с удивлением и покачала головой: Мистину она с тех пор не видела.

А я надеялась, что скоро мы его увидим.

Для этого нужно было уйти из дома, чтобы все думали, будто мы отправились к медведю. Тогда у нас будет целых три дня, прежде чем родичи хватятся.

А когда девушку увозят украдом, то она считается законной добычей похитителя, если их не настигли до следующего утра, так что наше дело будет сделано, и Мистина получит право распоряжаться Эльгой: взять себе или отдать своему князю.

Мы верили, что он и правда так предан Ингвару, как говорит; в ином случае Ульв конунг не доверил бы ему смарагдовое ожерелье.

Что бы там ни было связано с этим украшением, за него можно было бы купить всех девок Люботина.

Уезжая, Мистина тайком оставил ожерелье нам.

Я не знала об этом, но вечером, после отъезда киевлян, ложась спать, обнаружила плотно завязанный льняной мешочек на полатях, под моей подушкой. Ясно было, что предназначено оно Эльге, которая согласилась взять его обратно.

Но первый замысел не удался: Домаша не пустила нас в лес.

– Князь обещал, что за тобой придут, как срок настанет, – сказала она Эльге. – Одних велел не пускать. Хотите травы собирать – пусть Гремятины ребята вас проводят.

Идти в лес в сопровождении моих братьев из Люботина мы не хотели: эти уж точно будут выполнять волю князя и нас Мистине не отдадут. А подводить их под драку с хорошо вооруженными и обученными варягами было нельзя: порежут еще кого!

Не сказать чтобы нас держали взаперти: мы ходили с прочими женщинами собирать зелия и полоть лен, но я заметила, что кто-то всегда старается держаться поблизости от нас. Казалось, домашние норовят не выпускать нас из виду даже дома, а за частоколом Варягина – и подавно.

Не думаю, что домочадцы подозревали о наших истинных замыслах. Если бы кто-то, скажем, видел меня с Мистиной, Володея с Беряшей наверняка бы нам проболтались. Эти две, как и мы с Эльгой, повсюду ходили вдвоем, но были очень нам преданы и во всем старались нам подражать. Если бы они узнали нечто важное, что нас касалось, то непременно поделились бы еще до вечера. Однажды я прямо спросила их: не говорила ли мать, что, мол, нужно приглядывать за Эльгой, но они помотали головами.

– Мать тревожится: князь про Эльгу одного хочет, а стрый Турлав – другое, – сказала Беряша.

– А она за нее перед князем отвечает… и перед чурами, – шепнула Володея, боязливо оглянувшись.

И у чуров были причины тревожиться о своей внучке.

У меня тоже, поэтому я старалась не терять Эльгу из виду.

Я не знала покоя, и с каждым днем тревога нарастала.

Мистина и его люди не могут бесконечно жить в овраге! А если их кто-нибудь заметит? Ясно будет, что они не рыбки половить остановились, все ведь знают, зачем они приезжали и чего им нужно!

Мы так извелись, что ждали медведя с нетерпением невест, страдающих по женихам.

И косматый «жених» пришел – на седьмой день после нашего похода к Буре-бабе. Домаша разбудила нас на заре:

– Медведь явился! Невесту себе требует!

Все наше Варягино поднялось.

Особенно разволновались женщины, дети, челядь; хирдманы пожимали плечами и хмыкали, но тоже смотрели с любопытством.

Оказывается, Князь-Медведь объявился еще с ночи: собравшись утром гнать скотину на луг, челядины обнаружили его сидящим на земле напротив ворот. Все ожидали этого, но обычай требовал поднять крик, и это было исполнено. Не сказать, чтобы наши притворялись: Князь-Медведь выходил из леса и являлся к людям лишь несколько раз в год, в поминальные дни, когда посещал избы и принимал дары, назначенные чурам. Но это всегда бывало осенью или на Коляду, никто не видел его здесь в семик. Это повергало в изумление и ужас, как нарушение принятого мирового порядка: все равно что среди лета из лесу вышел бы зимний сугроб.