В тени побед. Немецкий хирург на Восточном фронте. 1941-1943 - Ханс Киллиан

Сегодня я позволяю себе сделать паузу и отдохнуть после перелета, который не прошел для меня бесследно, поскольку «Ju-52» не слишком-то плавно летит. Болтается во все стороны, точно жирная утка на волнах.

Солдаты настроены потрясающе. Они, что находятся вдали от пуль, чувствуют себя защищенными и от врага, и от начальства. В окружение попали шесть дивизий. Каждый точно знает, что происходит. Друг на друга можно положиться. Благодаря такой атмосфере у «графства Брокдорфа» появляется особая притягательность.

Первая ночь в окружении проходит неспокойно. Неповоротливая машина кружит над Демянском и окрестностями, без разбора сбрасывая бомбы, а с линии фронта до нас постоянно доносится шум боя.

Утром я начинаю осматривать пациентов в полевом госпитале Венка, однако осмотр не удается завершить до конца. Дело в том, что подвозят двух крайне тяжелых раненых с повреждениями брюшной полости. Одного я беру на себя, а другим занимается Торбек, превосходный врач, обер-лейтенант родом из Прибалтики. У обоих дела обстоят плоховато, хотя их доставили к нам довольно быстро. Смертельная бледность и легкая потеря сознания характеризуют их состояние. Для поддержки кровообращения им тут же ставят капельницы.

Мы оперируем рядом друг с другом за двумя разными столами – помещение довольно просторное. Работаем, изредка перебрасываясь словами. Через некоторое время, не оборачиваясь, я обращаюсь к Торбеку:

– Как у вас дела?

– Я только что начал. Снаряд попал в левый бок и разорвался. Куда полетели осколки и что они там натворили – этого я еще не знаю. Осколки застряли внутри, выходов нет.

Мы опять замолкаем и работаем дальше.

У моего пациента правостороннее ранение тазовой области. Снаряд совершенно раздробил кость. Нужно широко развести края раны, чтобы точно оценить масштаб повреждений. К своему ужасу, я замечаю, что многочисленные отверстия ведут в брюшную полость. Плохо, совсем скверно. Через эту огромную грязную рану я не могу вскрывать брюшную полость; тогда она точно загноится. Итак, мы дренируем большую рану, накладываем всего несколько швов и молча прикрываем ее. Мне подают новые инструменты и новые резиновые перчатки.

Рассекаем ткань ниже пупка. Теперь можно осознать всю трагедию. Изрешеченные кишки! С печальным видом я выпрямляюсь и еще раз спрашиваю Торбека:

– Как у вас дела?

– Плохо, – говорит он. Этим все сказано. – Селезенка разорвана. Ее пришлось удалить. Пробит желудок и толстая кишка. Хотите взглянуть?

Я останавливаюсь, складываю руки вместе, чтобы случайно до чего-нибудь не дотронуться, и иду к другому столу. Смотрю через плечо Торбека. Он показывает мне безрадостные находки.

– Может быть, после удаления разорванной части кишечника вывести окончание наружу и временно сделать искусственное анальное отверстие, а другой конец зашить? Делать новое соединение кишки прямо сейчас слишком рискованно, на мой взгляд, оно не срастется.

– А теперь посмотрите на моего.

Торбек идет ко мне и видит весь ужас. Он молчит.

– Хочу попробовать вывести разорванную часть кишечника наружу и оставить так. Потом посмотрим, что делать дальше… если до этого дойдет!

Торбек все еще стоит около меня, осознавая свое бессилие.

– Боюсь, эти двое не принесут нам славы!

То же самое думаю и я. Он снова направляется к своему столу, мы продолжаем молча и ожесточенно оперировать, как велит нам долг.

Уже вечером становится ясно, что все усилия были напрасными. Все та же песня. Ночью они у нас умирают.

Вечером мы собираемся в теплой комнатушке госпиталя и ведем непринужденный разговор. Каждому есть что рассказать. Я ближе знакомлюсь с врачами полевого лазарета. Вновь оживают теплые воспоминания. Трагедия в Молвостицах, поражение Берлинской дивизии, бедственное положение с возведением новых тыловых укреплений в зоне окружения на западе и севере. Однако во всех новостных сводках звучит уверенность. И простой солдат считает, что к нам никто не прорвется. Он твердо верит в мастерство генерала Брокдорфа, который никогда не теряет самообладания.

Серьезные проблемы возникают только со снабжением. Пайки уменьшают: самолеты не справляются с подвозом продовольствия. Поскольку гранаты и пулеметные снаряды, конечно, важнее, приходится потуже затянуть пояса.

– А как обстоят дела на большой земле? – спрашивает меня Венк.

Я рассказываю всем о событиях под Старой Руссой и на Волхове, о разорванной линии фронта, о местных прорывах, о боях за дороги и о целых полях, усеянных телами погибших. Все притихают, и Венк начинает свой рассказ о жутком эпизоде, произошедшем в окружении:

– Наши сопротивлялись. Скоро Иваны поняли, что своими яростными налетами они ничего не добьются. Каждый раз, когда они пытались в каком-либо месте прорваться сквозь линию фронта, артиллеристы тут же разворачивали орудия, сосредоточивали огонь всех калибров и прямой наводкой клали нападавших на месте.

– Преимущество внутренней позиции, – вставляю я.

Венк кивает:

– Так точно. Однако русские упрямо не оставляли намерения уничтожить графство. Однажды ночью они сбросили в зону окружения две бригады диверсантов.

– Вот это да, и что же было дальше?

– Дело в том, что русские думали, будто генерал Буш со всем своим штабом находится в котле. Диверсанты должны были схватить его первым. Но здесь Иваны глубоко заблуждались. По радио они громогласно заявили, что генералы Буш, Зейдлиц и Ганзен очень скоро окажутся в русском плену.

Венк делает глоток, улыбается и продолжает свой рассказ:

– Ну вот, потом, когда все диверсанты из первой бригады спустились на землю и собрались вместе, они сразу ворвались в ту деревню, где, по их предположениям, должен был находиться штаб армии. Вам, должно быть, известно, профессор, что все деревни в зоне окружения имеют круговую оборону. В той деревне, на которую был совершен налет, располагался штаб дивизии с небольшим гарнизоном. Их сразу же подняли на ноги. Завязался ожесточенный бой. Небольшая группа офицеров и солдат сразила наповал 500 человек. Иваны отступили и напали на другую деревню. Там им досталось еще больше. Еще 600 диверсантов сложили там свои головы. Мертвые и тяжелораненые остались лежать в снегу. Остальные беспорядочно побежали дальше и собрались в небольшом перелеске. Граф Брокдорф приказал развернуть всю артиллерию и сконцентрировать огонь на этом перелеске. Немногие уцелевшие десантники разбрелись по полям. Их схватили. Лишь единицы под покровом ночи сумели вернуться к своим позициям. Этот успех, естественно, укрепил уверенность наших людей, дух армии был на высоте. Кстати, – добавляет Венк, – мы разыскали командира диверсантов, в прошлом царского офицера, он рассказал нам много интересного. Красные долгие годы не доверяли ему. В конце концов, они его позвали, потому что он был специалистом по военной авиации. Он не знал, что российское командование высадило еще одну бригаду десантников. Думал, они были одни. На наше счастье, красные не скоординировали свои действия.