Французская мелодия - Александр Жигалин

— Не обладаю, но знаю то, о чём не знает никто, ни Элизабет, ни её мать.

Вместо того чтобы продолжить говорить, Николай Владимирович встал, расправив плечи, улыбнулся.

— А не выпить ли нам чая?

Илье ничего не оставалось, как с видом полной растерянности произнести: «Чая, так чая».

Из комнаты выходили крадучись, боясь разбудить мать.

Думая, что хозяйка дома спит, отец и сын, как могли, пытались соблюсти тишину. Стоило же повернуть в направлении кухни, как пробивающаяся из-под двери полоска света разрушила все опасения. Пока мужчины занимались решением мужских проблем, женщина с возложенной на неё ответственностью ждала, надеясь, что муж и сын возвратятся к ней, единственной, кто был способен понять их душой и, конечно же, принять сердцем.

— Чего не спим? — с наигранным равнодушием произнёс Николай Владимирович, переступая порог кухни.

— Вас жду. Думаю, рано или поздно захотите чайком побаловаться.

Словно по приказу свыше отец и сын повернули головы в сторону печки. Из носика чайника тонкой струйкой струился пар, что стало подтверждением произнесённых матерью слов. Женское чутьё не обмануло. За пять минут до того, как мужу и сыну появиться в кухне, мать не только поставила чайник на плиту, но и приготовила чашки, в каждой, из которых позвякивали еле слышимым звоном две серебряные ложечки.

Какое-то время разгуливающая по комнате атмосфера была отдана на откуп тишине.

Молчал отец, глядя перед собой так, будто напротив него сидел не сын, а его второе я.

Мать, делая вид, что всё нормально, бросала полные волнения взгляды то на сына, то на мужа.

Илье досталось наблюдать, насколько гармонично отец и мать дополняют друг друга. В сознании невольно всплыл образ Элизабет. И тотчас, словно по велению волшебства, начали накатываться воспоминания, касающиеся последнего посещения Ялты. Отель, разговор на балконе, их первая ночь.

Глоток горячего, отдающего запахом смородины чая и мысли относительно их с француженкой дел, переместились в более близкие дни. Встреча в Москве, вечер в ресторане, путешествие в Петербург. Всё, как в приключенческом романе.

Должна была начаться следующая, не менее интригующая событиями глава, но всё вдруг растворилось в смысле произнесённых Богдановым — старшим слов.

— Вот, мать! Сын желает узнать, как погиб Александр Иванович. Была ли это случайность или его убили.

— Ну, зачем ты так, Коля? Прямых доказательств нет.

— А письмо?

— Какое письмо?

Рука Ильи дёрнулась, отчего чашка, наклонившись, чуть не пролила чай на скатерть.

— Какое я нашёл в почтовом ящике за час до гибели Соколова, — не поднимая головы, произнёс Николай Владимирович.

Вместо того чтобы взглянуть на сына, Богданов — старший перевёл взгляд на жену.

— Отдать что ли?

— Отдай, — улыбнулась та. — Молодым решать, что со всем этим делать.

Глава семейства, выйдя из-за стола, направился к стоявшей в углу иконе. Сунув руку за образ, вынул конверт. Возвратившись, протянул сыну.

— Владей! Но учти, никакого частного расследования, и постарайся уберечь Лизу от всего этого.

Приняв конверт, Илья собрался было вынуть вложенный в него листок.

Не дал отец. Накрыв ладонью конверт, произнёс: «Лучше будет, если прочтёшь у себя».

— Как скажешь.

Богданов, поднявшись, поблагодарил взглядом мать. Коснувшись в знак благодарности плеча отца, вышел из кухни.

Комната встретила томившимся в тишине ожиданием. Пробившийся сквозь шторы свет луны, забившись в угол, замер, глядя на человека так, будто спрашивал: «Ну, что дождался?»

Тихо тикали часы. Где-то далеко проехала машина, звук которой, добравшись до окон, напомнил о том, что всё идёт своим чередом. На смену солнцу приходят звёзды, луна, раскрыв объятия, приглашает окунуться в мир грёз. Всё как обычно. Нет только шума и суеты.

Письмо было написано мелким, на первый взгляд кажущимся чрезмерно торопливым почерком. Стоило же Илье окунуться в смысл написанного, стало ясно, прежде чем отразить мысли на бумаге, автор не раз и не два подвергал задуманное анализу, дабы не ввести в заблуждение тех, кому было адресовано письмо.

«Николаю Богданову.

Прости! Письмо может показаться несколько сумбурным, но физик Соколов не обладает талантом отражать мысли на бумаге так, как этот делаешь ты, журналист от Бога, человек беспокойного сердца, ещё более беспокойной души.

Прежде, чем изложить мотивы, заставившие взяться за перо, я хотел бы поблагодарить судьбу за то, что помогла обрести друга. Так сложилось, что ни у меня, ни у моей семьи никогда не было таких друзей, чтобы можно доверить сокровенное, при этом ощущать себя в безопасности от предательства, зависти и зла. Неважно на каком этапе, на пике жизни или в конце, главное, что человек такой появился, что он рядом, и я рад слышать голос его, видеть его глаза.

Пишу и вижу тебя, Николай!

Знаю, что ты скажешь, прочитав. Не осудишь, не удивишься, не усомнишься. Спросишь: «Ты уверен?»

Я отвечу: «Да».

И тогда ты понуро опустишь голову.

Убеждать, говорить что-либо бессмысленно, и ты, будучи удручённым настолько, насколько может быть удручён человек, ощущавший дыхание смерти, спросишь: «Что могу для тебя сделать?»

Я скажу — многое.

И мы будем говорить о жизни, о судьбе, о детях, о родителях. Если я к тому времени ещё буду жив.

Удивительно, но я начинаю привыкать к страху. Поначалу было жутко. Теперь воспринимается как часть жизни. Смешно, не правда ли?! Человек перестаёт бояться смерти.

Впервые я ощутил это состояние полгода назад. Оттого, что возникло оно из ниоткуда, я не сразу понял, что это и почему так дерзко дёргает за нервы. Спустя какое-то время начал осознавать, что душу одолевает страх.

Оказавшись сломленным, я не мог найти себе места. Предчувствие боязни и страха за себя, за семью, за тайну завещания деда настолько зримо вгрызалось в сознание, что хотелось бежать, спрятаться, чтобы никто никогда не смог найти.

Со временем душа успокоилась, на смену панике пришёл разум, и я впервые за многие дни предпринял попытку дойти до источника страха путём размышлений.

Устраивать слежку КГБ не могло, потому что сотрудники вездесущего ведомства и без того постоянно присутствовали в моей жизни.

Была мысль по поводу служб иностранных разведок. Поразмыслив, понял, если кто и вынашивал план выкрасть меня с целью заполучить секретные сведения, то КГБ об этом узнал бы первым. Были бы предприняты меры по усилению охраны объекта.

Объект — это я. Так величают меня те, кто переговаривается между собой по рации: «Объект вышел. Объект выехал. Объект следует домой».

Бег по круг продолжаться долго не мог, и я, устав от предчувствий, решил провести расследование.

Почему не стал обращаться в соответствующие инстанции? Не знаю. Что-то подсказывало, что не