Повести о Ветлугине - Леонид Дмитриевич Платов

палубу. Да, решительный час приближался! Ну и торосы! Торосищи! Конечно, даже при самых сильных подвижках на плавучих льдинах не могло образоваться таких торосов, если бы на пути этих льдин не находилось серьезного препятствия.

Беря очередную пробу воды, Андрей обнаружил, что трос отклоняется к юго-востоку.

Накануне мы довольно быстро подвигались к северо-западу. Обычно массы воды при ускоренном дрейфе льда увлекаются вслед за ним. Но тут вода двигалась в противоположном направлении.

Корабль начал медленно разворачиваться вместе со льдами.

Единственным ориентиром в однообразно белой пустыне было солнце. В это время дня оно обычно находилось сзади, за кормой. Сейчас светило прямо в глаза.

— Корабль лег на другой галс, — доложил Федосеич. Мы склонились над прокладкой курса в штурманской рубке.

Линия дрейфа делала резкий поворот вправо, почти под прямым углом. Теперь плавучие льды несли нас на северо-восток, обносили вокруг земли.

Итак — зигзаг!

Всё преобразилось на корабле, выходившем из дрейфа. Повеселел старший механик. Заработали мощные машины. Задрожала палуба под ногами.

Ледокол возобновил активное плавание во льдах. Он ринулся напрямик к цели, а эскортировавшие его ледяные поля так же неторопливо продолжали путь в обход препятствия.

Мы без сожаления расстались со своими «попутчиками». Плавучие льды выполнили положенную им часть работы. Закончить мы могли и сами. Земля, остававшаяся по-прежнему невидимой, была, казалось, рядом, рукой подать.

Но это только казалось.

За несколько часов ценой огромных усилий «Пятилетка» пробилась вперед всего лишь на полмили.

Небо над нами было грозно белым.

— Полный вперед! — негромко говорил капитан в переговорную трубку, соединявшую капитанский мостик с машинным отделением.

Могучий корабль делал рывок, всползал на ледяное ноле, подминал его под себя, давил, ломал, крошил. Это позволяло продвинуться вперед примерно на одну треть корпуса. Таков был «шаг» «Пятилетки» во льдах.

— Малый назад! — командовал капитан.

И ледокол пятился, отходил осторожно и неторопливо, чтобы не повредить винт в обломках льда. Взяв разгон, снова устремлялся на ледяное поле. Так, раз за разом, с силой бросал Тюлин тысячи тонн нашей «Пятилетки» на врага.

Корабль, послушный воле капитана, превратился в гигантскую секиру, вернее, в колун. И льды Восточно-Сибирского моря неохотно расступались перед нами.

Только сейчас увидели мы настоящего Федосеича. Он как бы проснулся. Нет, это, пожалуй, неточно сказано. У читателя не должно быть впечатления, что ледокол до сих пор вел сонный и вялый капитан. Может быть, ему и было немного скучно в прибрежной полынье, но он не показывал виду. Зато* столкнувшись, наконец, с сильным противником, Федосеич сразу как-то подобрался, ожил, повеселел.

Бесстрашные светлые глаза его то и дело щурились. Иногда он с задумчивым видом принимался подкручивать кончики своих обвисших, желтых от табака усов. Все это свидетельствовало о том, что наш капитан получает истинное удовольствие от борьбы со льдами.

— Душа расправляется во льдах, — признался он, когда на мостике, кроме него, было только двое: я и рулевой. Капитан не любил выражать свои чувства на людях.

Я залюбовался им.

Наверное, и Веденей говорил о себе так: «Душа расправляется во льдах…» И хотя автор «скаски» почему-то представлялся мне худощавым человеком средних лет, с угловатыми чертами лица и с черной бородкой клинышком, а Федосеичу давно перевалило за пятьдесят и красное лицо его украшали только седоватые прокуренные усы, что-то общее, должно быть, было во внешности обоих мореплавателей. Быть может, прищур глаз, очень светлых, как бы отражавших блеск и белизну льдов впереди?

Главные силы Арктики вступили в дело.

Все свое искусство, весь свой опыт «ледового капитана» пришлось пустить Федосеичу в ход, чтобы провести ледокол через новое препятствие, не повредив лопасти винта. Правда, мы захватили с собой и везли в трюме запасные лопасти, но насаживать их в теперешних условиях было бы нелегко и отняло бы очень много времени.

Гребной винт — это ахиллесова пята ледокола, его наиболее слабое, уязвимое место.

У всех был еще свеж в памяти случай с «Сибиряковым». Под конец плавания, в Чукотском море, то есть на самом пороге Берингова пролива, обломился конец гребного вала. Сибиряковцев вывезла русская смекалка. Они использовали шесть больших брезентов, которыми прикрывались трюмные люки, и поставили их вместо парусов. Так, под парусами, легендарный ледокольный пароход прошел последние сто миль, отделявшие его от цели-выхода в Тихий океан…

Впрочем, мы все понимали, что упоминание о потере лопасти было бы сейчас некстати. Это означало бы «говорить под руку».

Мы пробивались внутрь «белого пятна» без роздыха трое суток. Узкий зигзагообразный канал, в котором чернела вода, оставался за кормой «Пятилетки». Впереди громоздились новые и новые, все более сплоченные, могучие льды.

И тени земли не было видно в самый сильный бинокль. Эхолот показывал едва заметное повышение дна.

Снизу, из машинного отделения, поступали невеселые вести. Очень большим был расход горючего.

Механик поднялся на мостик. Он молчал, только смотрел на меня печально-вопрошающим взглядом. Но я и так знал, что, если подобная «скачка с препятствиями» продлится день-два, не хватит горючего на возвращение домой.

Сомнения разрешили два слова, сказанные Тюлиным.

— Рискуем винтом, — негромко произнес он, не оборачиваясь.

Я переглянулся с Андреем и кивнул.

— Позовите Тынты Куркина, — приказал я Сабирову. — Будем спускать на лед санную группу!

Глава седьмая

ВНУТРЬ ЗИГЗАГА

Обдумывая в Москве план экспедиции, мы предвидели, что можем в последний момент, почти дойдя до Земли Ветлугина, споткнуться о такой вот порожек, ледяной барьер. Именно здесь, в месте наибольшего напора плавучих льдов, они должны быть чрезвычайно уплотнены, спрессованы, образуя неодолимую для корабля преграду. В этом случае нам надлежало прибегнуть к помощи прославленного каюра Тынты Куркина.

Сабиров козырнул мне: «Есть!» — и бойко сбежал по трапу на палубу. Тотчас же всё на корабле пришло в движение. Загрохотали лебедки, захлопали дверцы люков, весело залаяли собаки, предвкушая разминку после длительного бездействия. Тынты, широко улыбаясь, помахал мне рукой и по штормтрапу спустился на лед вслед за матросами.

На первые сани уложили автоматический бур, анероид, секстант, компас, портативную аптечку, на вторые — примус, керосин, кухонные принадлежности, палатку, спальные мешки и небольшой запас высококалорийного продовольствия: сало, шоколад, какао, молочный порошок, галеты. Этот запас предполагалось пополнять охотой — вблизи Земли Ветлугина, по нашим сведениям, бродили медведи. Наконец, на третьи сани погрузили портативную рацию. Там были еще теодолит и хронометры в герметически закупоренном ящике, а также сухие батареи небольшого веса и размера. Санная группа уходила с корабля ненадолго, и связь должна была осуществляться на близком расстоянии.

Сабиров шутил, что участников санной вылазки «поведут на радиоверевочке».