Крушение империи Наполеона. Военно-исторические хроники - Рональд Фредерик Делдерфилд

их истинных намерениях, но, когда речь заходит о профессиональных дипломатах наподобие Талейрана, все, кроме самого явного, оказывается скрыто за почти непроницаемой паутиной интриг, амбиций и эгоистических интересов.

Было ясно, что у союзников по-прежнему нет единства. Похоже, что Австрия дала переубедить себя англичанам, предпочитающим восстановить на престоле Бурбонов. Каслри ни на йоту не отступал от принципиальной позиции — свободу Антверпену и свободу Бельгии. Россию все еще завораживала перспектива нанести ответный визит в Париж. На прусских советах господствовало желание отомстить человеку, в три недели уничтожившему военное наследство Фридриха Великого. Барон Штайн продолжал мечтать о единой Германии с конституционной монархией по британскому образцу. Бернадот парил в мечтах, вопреки всем опасениям надеясь, что французы возведут его на престол как наследника его бывшего покровителя. Дьявольское варево снова и снова вскипало с добавкой все новых ингредиентов. Возможно, самыми действенными из них были территориальные претензии и уязвленная гордость.

Наполеон, имевший хороших шпионов, прекрасно знал об этих разногласиях и был намерен воспользоваться ими по полной программе, но он мог это делать лишь до тех пор, пока продолжались его триумфы на поле боя. Он не питал иллюзий относительно конечных намерений всех делегатов — именно расширить свои владения, искоренить еретическое учение о равных возможностях для всех и сделать Европу безопасным местом для династических монархий. Более чем полвека после смерти Наполеона европейские народы, старавшиеся сбросить с себя цепи наследственной власти, видели в несогласии Наполеона с предложенными ему якобы благородными условиями доказательство его надменности, но мы сейчас знаем, что они заблуждались. Из мемуаров Меттерниха четко видно, что никакие условия, предлагавшиеся после летнего перемирия, нельзя назвать честными попытками достигнуть компромисса. Принятые после Дрездена или после Лейпцига, они бы соблюдались не больше чем год-другой. Искоренив свою аристократию в годы между падением Бастилии и окончанием Террора, Франция раз и навсегда отвергла абсолютизм. Пока она оставалась могущественной, ни один наследный государь не мог спокойно спать в своей постели. Именно эта важнейшая проблема стояла за всеми переговорами в Праге, Франкфурте и Шатильоне. Наполеон осознавал это, но он чуть ли не единственный принимал ее во внимание. Эту проблему хорошо понимали немногие старые республиканцы, такие, как Карно, обороняющий Антверпен, но ей не придавали большого значения люди действия, которых Наполеон наделил богатством, высоким положением и властью. Макдональды, ней, Викторы и удино готовы были исполнить свой солдатский долг, но, как герцоги, они мечтали заключить мир до того, как боль от ран станет невыносимой. Кроме того, они сами стали прозелитами веры в привилегии.

IV

Рано утром 15 февраля Наполеон выступил в направлении Фертесу-Жу ар. Сейчас, когда на него каждый час надвигались все новые события, он снова стал двадцатишестилетним клинком Лоди и Арколы, действующим наперекор всему миру. Ход времени, утихомиривающий большинство людей, не оказал такого влияния на него, сорокачетырехлетнего человека, дурного наездника со склонностью к тучности. Он проделал пятидесятимильный путь по зимним дорогам за тридцать шесть часов, и от него не отставала не только гвардия, но и новобранцы, которым его присутствие гарантировало победу. К вечеру 16 февраля он был в Гине, готовый к бою. 17 февраля он появился со всеми своими силами в Нанжи и налетел как метеор на авангард Шварценберга, которым командовал Витгенштейн, русский полководец, тот, что немногим более года назад так же стремительно явился с севера, пытаясь помешать отступающим французам уйти за Березину.

Сейчас русский генерал почти ничего не мог противопоставить этому натиску. Потеряв 6000 человек пленными, он сам спасся лишь благодаря быстроте своего коня. Как и Джонни Коуп после Престонпана, он первый принес вести о собственном поражении, с подкупающей откровенностью заявив Шварценбергу: «Я разбит и потерял две дивизии. Через два часа вы увидите французов!» Его оценка оказалась точной. Прежде чем союзники успели сплотиться, Виктор, Удино и Жерар уже набросились на них, и медленная волна, катившаяся к Парижу, начала отступать через Вильнев-ле-Комт к Монтеро у слияния Сены и Йонны.

В этот момент французы снова могли обратить катастрофу в триумф, который бы принес блестящий и долгосрочный результат. На сей раз возможность упустил Виктор, и он был более виноват, чем оставшийся без моста Макдональд в Трильпоре несколькими днями раньше. В Нанжи Виктору пришел срочный приказ из императорского штаба штурмовать мост Монтеро; этот ход поставил бы Шварценберга в крайне затруднительное положение, при захваченном или оттесненном авангарде и беспорядочном отступлении основной части войска. Но Виктор, достаточно хороший командир корпуса для достижения ограниченных задач, был одним из худших стратегов среди маршалов, постоянно терпевшим неудачи в роли независимого полководца, и он не проникся важностью минуты. Обнаружив около моста 14 тысяч баварцев и вюртембержцев, Виктор остановил наступление и встал бивуаком на ночь, дав возможность основной части союзной армии уйти за Сену в сторону Бре и Ножана.

В штаб-квартиру в Нанжи явился очередной полномочный представитель, на этот раз гонец с личным посланием от союзных самодержцев. Они выражали удивление и лицемерное разочарование последней атакой, заявив, что их представителям в Шатильоне был послан приказ начать переговоры об условиях перемирия. Наполеона этот шаг нисколько не обманул, но флаг перемирия и молчаливая просьба о прекращении огня сейчас, когда угроза Парижу была устранена, были полезны в пропагандистских целях. Он писал в Париж к Жозефу, который стал для него клапаном для выпуска излишних эмоций: «При первой неудаче эти бедняги упали на колени… Но я никогда не дарую им прекращение огня, пока они не уберутся с моей земли… Есть надежда, что я вскоре подпишу мир в соответствии с „Франкфуртскими условиями“. Объявите, что враг столкнулся с трудностями и просит о перемирии или прекращении огня и что это нелепо, так как лишит меня преимущества, которого я достиг своими маневрами». А потом благоразумно добавляет задним числом: «Не давайте этого в печать, но позаботьтесь, чтобы все об этом говорили». Нигде не зафиксировано, что Жозеф сделал с этим письмом, одним из множества противоречивых сообщений, приходивших в столицу, где припадки воодушевления и отчаяния сменяли один другой, подобно приступам у больного лихорадкой.

Утром 18 февраля, ради того, чтобы компенсировать фатальное промедление Виктора, генералы Жерар, Пайоль и Шато напали на Монтеро и прорвались к мосту. Шато, зять Виктора, погиб одним из первых. В грудь лошади Пайоля попало пушечное ядро, и сам генерал спасся чудом — его подбросило высоко в воздух, но он упал, не получив смертельных ран. После шестичасового боя город и мост были захвачены, и защитники, не сумевшие перебраться через Сену, попали в