Крупным планом - Дуглас Кеннеди

Девятое. Я сунул пластиковый мешок в сумку и поднялся на палубу. Положив мешок в надувную лодку, я спустил ее на воду, привязав к корме. Вернулся на палубу, поднял якорь, закрепил его на палубе. Затем завел двигатель, поставил передачу на «вперед» и, как только яхта начала двигаться, побежал на корму.

Но когда я попытался сесть в надувную лодку, я поскользнулся на мокрой резиновой корме и погрузился в ледяные воды пролива. Я держался за край лодки и хватал ртом воздух. «Голубая фишка» между тем набирала скорость. Я как сумасшедший поплыл к корме. Быстро развязал узел и свалился в пролив, глядя вслед уходящей яхте. Я ухватился за веревку, как будто то был спасательный плот, и притянул лодку к себе. Когда мне это удалось, я залез в нее. Да так неудачно, что едва ее не перевернул. Горстями я вычерпал из нее, сколько смог, воды, но не меньше фута еще плескалось под ногами. Дрожа от холода, я схватил весла и начал грести к берегу. За моей спиной «Голубая фишка» решительно направлялась в открытое море.

До пляжа я добирался полчаса. Все в сумке, включая фонарь, намокло. Дул ветер, мой спортивный костюм промок насквозь, мне было нечем осветить себе путь через парк. Я выпустил воздух из лодки, сложил ее и сунул в сумку. Затем пустился в путь, забросив тяжеленную сумку на правое плечо. Я нашел тропинку и придерживался ее, пока она не вывела меня на асфальтированную дорожку. Я шел по ней через абсолютно темный парк, причем с каждым шагом сумка весила все больше. В особняке Харкнесса света не было, зато дул ветер, от чего мне было еще холоднее. И я жутко нервничал. Что, если я не смогу отыскать машину до рассвета? Что, если в парке есть ночной патруль из местных полицейских? Что, если я оступлюсь и сломаю ногу?

Мне понадобилось двадцать минут, чтобы добраться до ворот парка. Высота их не превышала четыре фута. Перебросив через них сумку, я перелез сам. Еще полмили шагать. Я старался не идти по дороге, прятался под деревьями. Проехала машина. Я лег плашмя на землю, чтобы не попасть в свет фар. Поднявшись, я продолжил свою медленную прогулку. Когда я добрался до красного домика, я на мгновение замер: во всех окнах горел свет. Пригнувшись в стиле коммандос, я стремительно пробежал мимо входной двери и не останавливался, пока снова не очутился в темноте.

Последняя четверть мили была самой настоящей агонией, сумка превратилась в мертвый груз. Когда я подошел к воротам фермы, она упала мне на ноги. Я перебросил ее через ворота, перелез сам и направился к деревьям. Оказавшись в лесу, я постоянно наталкивался на ветки. Вытянул вперед свободную руку и так пробирался по темному лесу. Пошел немного быстрее, и внезапно моя рука наткнулась на что-то твердое и металлическое. Я разбросал листья и добрался до брезента Стянул его и полез в карман за ключами. Открыв багажник, я схватил чистую смену одежды и полотенце из походной сумки Гари, затем зашвырнул свою сумку внутрь машины. Открыл пассажирскую дверь, включил зажигание, поставил печку на максимум и снова вылез наружу. Когда внутри машины стало тепло, я разделся и вытерся полотенцем. Переодевшись в одежду Гари — джинсы, теплую рубашку, кожаную куртку, — я уселся в теперь уже теплую машину.

Я сидел там минут десять, замаскированный деревьями — печка в машине помогала мне ликвидировать угрозу гипотермии. От меня все еще воняло морем. Я попытался пальцами причесать волосы, но в результате стал похожим на скрывающегося, мокрого беженца. Если бы какой-нибудь коп заметил меня в таком виде на дороге, я бы наверняка возбудил в нем подозрение. Занервничав, я поставил рукоятку на задний ход. Но не успел я попятиться и на несколько футов, как затормозил и выскочил из машины. Я забыл промокшую одежду и брезент. Замечательно, нет ничего лучше, чем оставлять за собой привлекающие внимание улики. Я свернул все в тугой шар и положил рядом с сумкой в багажник. Не включая фар, я медленно проехал между деревьями и добрался до открытого поля. Быстро развернулся на 180 градусов, быстро открыл-закрыл ворота и выскочил на дорогу, теперь уже включив фары.

Мне теперь хотелось вдавить педаль газа в пол, добраться до основного шоссе и уехать на тысячу миль подальше от Коннектикута. В моей голове крутились несколько возможных вариантов, один хуже другого. Бомбы не взорвутся. «Голубая фишка» сойдет с курса и сядет на мель у берега. На яхту поднимутся пограничники. Я начну фигурировать в списке ФБР из десяти наиболее усиленно разыскиваемых преступников.

Проехав примерно пятьсот ярдов по шоссе, я заметил поляну, с которой открывался прекрасный вид на пролив. Я заглушил мотор, погасил фары и уставился на чернильного цвета воду, с облегчением обнаружив, что яхты нигде не видно. Она исчезла из поля зрения.

Стояла странная тишина. Темное беззвездное небо. Пустота под стать моей. Интересно, как объяснят мою гибель в море? Трагическая случайность? Показушное самоубийство? Вне всякого сомнения, полиция и пограничники будут допрашивать Бет, а также Рут и Билла, и еще Джека и Эстелл. Наверняка они все скажут одно и то же. Он не выглядел счастливым. Они будут чувствовать себя глубоко виноватыми. И испытывать страшный гнев. Адам? Я надеялся, что для него правду замаскируют. Скажут, что я уехал туда, откуда нет возврата. Его четырехлетний умишко не сможет понять окончательность этих новостей. Некоторое время он будет тосковать по мне. Однако со временем я наверняка стану смутным воспоминанием из раннего детства Фотографией на каминной доске, на которую он иногда будет вопросительно смотреть, а все остальное со временем забудется.

Забудь меня поскорее, Адам. И как можно меньше мучайся. Потому что я сам выбрал этот путь. У меня не было другого выбора. В панике я разглядел только одну возможность. Шанс, который мало кому из нас предоставляется. И мало кто за него хватается.

Я повернул ключ в зажигании. Включил фары. Уехал. И думал.

Меня зовут Гари Саммерс. Я фотограф.

Я ехал всю ночь. Я ехал весь день. Я старался не заснуть, принимая «декседрин» и покупая кофе на заправочных станциях. Я останавливался, только чтобы заправиться, сходить в туалет, схватить какой-нибудь бутерброд и избавиться от барахла, которое взял с яхты. Я разбросал эти улики по мусорным контейнерам в трех штатах. Когда у меня кончался бензин, я избегал маленьких заправок, предпочитая большие, где заправлялись грузовики, выстраивавшиеся в очередь. Я за все платил наличными. Я был в пути уже девятнадцать часов. Я включил радио в машине на полную громкость, чтобы не заснуть, и не обращал никакого внимания на пробегающие мимо пейзажи. Я сосредоточился на цифрах. Номера шоссе: от 95 к 78-му, затем к 76-му, потом 70-му. Я проехал мимо Нью-Йорка и Ньюарка, Гаррисберга и Питсбурга, Колумбуса, Индианаполиса и Сен-Луи. Я ни разу не превысил скорость. Я ни разу резко не менял ряд. Я никогда не приближался слишком близко к впереди идущей машине. Я не делал ничего, что могло бы привлечь ко мне внимание. Я только продолжал ехать на запад.

На окраине Канзас-Сити мозги окончательно отказали. В глазах троилось, меня прошибал холодный пот, подташнивало. Передозировка «декседрина», угроза комы. Мне срочно требовалась койка. Я пренебрег двумя маленькими семейными мотелями и поселился в большой, анонимной «дневной» гостинице. $49.95 за ночь. Я протянул пять десятидолларовых бумажек, зарегистрировался под именем мистера Г. Саммерса и назвал Нью-Кройдон в качестве моего домашнего адреса (еще слишком рано использовать адрес в Беркли, который я оставил на почте). Номер оказался довольно паршивым. Ковер прожжен сигаретами, на покрывале огромное пятно. Но мне было наплевать. Я задернул жалюзи. Повесил на двери табличку «Не беспокоить». Забрался под грубые, ледяные простыни. Выключил свет и отрубился.