Нагадали мне суженого - Наталья Андреева

– Не… не совсем.

– У меня только один вопрос: вы поссорились и убили его или застали остывающий труп? В каком состоянии был Зима, когда вы вошли в дом?

– Э-э-э…

– У вас мало времени, Терентий Ильич. Она сейчас придет. Вы, видимо, не успели дать Серафиме Афанасьевне инструкции, как и что говорить в кабинете у следователя. Она туда просто не приходит так же, как и вы. Она с минуты на минуту войдет, и я вопреки вашей воле узнаю правду.

– Откуда вы знаете, что она придет?! – вытаращил на меня глаза поэт.

Я не стала ему объяснять, что рабочий день заканчивается. Боксер наверняка запил, раз Муза здесь, старшие дети ушли к друзьям либо погулять, а девочку мать оставила у Терентия, пока она отсутствует дома. Серафима Афанасьевна тоже служит в паспортном столе, мне ли не знать, как там обстоят дела! И мне ли не знать, что Капка, воспитательница Музы, работает до обеда, потому что ей надо контролировать собственного сына-лентяя. Бесполезно объяснять Капке, что Эмилю не надо хорошо учиться, чтобы его все любили. Она упертая. Зато я знаю, почему Муза сейчас здесь. А вот Лебёдушкин никогда не ходил на службу. И не в курсе, по какому графику нынче трудится Офелия. Он человек не от мира сего, поэтому его так легко развести.

– Я – ясновидящая. – Я закрыла глаза и, раскачиваясь из стороны в сторону, забормотала: – Вижу вас с окровавленными руками над трупом высокого красивого мужчины…

– Прекратите! – Он взялся руками за голову и тоже стал раскачиваться из стороны в сторону, приговаривая: – Я его не убивал… Я его не убивал…

Так мы медитировали минут пять. Маленькая Муза смотрела на нас с интересом. Я не стала ей говорить, чтобы она закрыла ушки.

– Если вы и в самом деле ясновидящая, то должны знать, что убийство Зимы не моих рук дело, – неожиданно ясно и четко сказал Терентий Ильич.

– У вас нет доказательств, – так же четко ответила я.

– Вот потому я и сбежал, – горько усмехнулся Лебёдушкин. – Представьте себе ситуацию: ночь, безлюдная улица, только в конце ее маячит безмолвная тень, старый дом с покосившимся крыльцом… Вот как у меня: «Иду я по улице темной…»

– Стоп! – попыталась я перекрыть кран, пока оттуда не хлынул поток виршей. – Безмолвная тень – это сторож? У которого вы спросили дорогу?

– Черт меня дернул! – в сердцах сказал Лебёдушкин. – Муза, детка, закрой ушки.

– Зачем вы вообще к Зиме пошли? Неужели вы не понимали, что он бы не сделал для вас ничего, даже за деньги? Для Зимы вы – бездарный провинциал, он бы только посмеялся, как на заседании литкружка, когда вы читали свои стихи.

– Игнат вам и это рассказал?! – потрясенно спросил Лебёдушкин.

– Колено сдал вас со всеми потрохами, – подтвердила я.

– О зависть людская! Правильно я написал: «Не говори мне Вы, не вызывай на бис…»

– Стоп! – Я вытерла пот со лба. Чинить стояк – занятие неблагодарное. Кран вот-вот готов был сорваться.

Сложилась феноменальная ситуация: ни у одного из трех подозреваемых в убийстве нет внятного алиби. Кроме Станиславского, но его алиби нельзя озвучить. К тому же я начала сомневаться в Капитолине: а не выгораживает ли она Александра Николаевича, чтобы по-прежнему играть главные роли в Народном театре? Мое расследование зашло в тупик, осталось только положиться на интуицию.

И тут я сообразила:

– Терентий Ильич, вы ведь не пьете?

– В рот спиртного не беру, – охотно подтвердил поэт.

– А не врете?

– Музой клянусь! – Он кивнул на девчушку и размашисто перекрестился. Я поверила.

– Значит, Зима ждал в гости не вас. Вы не покупатель?

– То есть?

– Вы не сговаривались с ним насчет картины?

– Вообще-то у меня была такая мысль. – Терентий Ильич пригладил бородку. – Я же не мог прямо предложить ему деньги? Я хотел купить одну из его картин. Готов был выложить за нее солидную сумму.

– А какую именно картину вы хотели купить? – спросила я замирая.

– Я присмотрел ее в музее. – Сердце мое екнуло. Неужели я ошибаюсь насчет Лебёдушкина? И это все-таки он? – Все прямо-таки как у меня: «Нашел приют прекрасный странник…»

– Стоп! Что именно было изображено на картине?! – закричала я так, что Муза заревела. Лебёдушкин кинулся к ней со словами:

– Прекратите пугать ребенка!

– Извините. Умоляю, скажите, какую картину вы собирались купить?

– Господи, да пейзаж с развалинами! – сказал Терентий Ильич, подхватывая Музу на руки. В этот момент раздался звонок в дверь. – А вот и мама пришла!

Он метнулся в прихожую.

– Терентий, мы сегодня у тебя переночуем, – раздался взволнованный голос Серафимы Афанасьевны. – Степка, сволочь, напился до состояния полной невменяемости…

– Сима! – раздался предостерегающий голос Лебёдушкина. – Мы не одни!

– Кто там еще? – раздраженно спросила паспортистка.

Я вышла на свет:

– Здравствуйте!

– Что вы здесь делаете?! – уставилась на меня Серафима Афанасьевна. – Терентий? – Она соединила нас с поэтом вопросительным взглядом. – Как можно при ребенке?!

Вот это ситуация! Замужняя женщина, мать троих детей, ревнует меня, свободную и бездетную, к холостому красивому поэту! Это я должна была спросить: а что это вы здесь делаете, Серафима Афанасьевна? Еще и ночевать собираетесь!

– Сима, это не то, что ты думаешь, – торопливо сказал Лебёдушкин. Он весь состоит из штампов. И стихи его – сплошная штамповка.

– Проститутка! – с ненавистью отчеканила Серафима Афанасьевна, глядя на меня. – Понятно, для чего ты отпуск взяла! По мужикам бегать!

Я была уверена: законный муж научил ее парочке ударов. Вот сейчас мне нанесут апперкот или хук в переносицу. И я полечу вниз по лестнице, как резиновый мячик, которому дали пинка.

– Сима, ты с ума сошла! – вскричал Лебёдушкин. – Муза все слышит!

– Ничего! Она от Степки и не такое слышала!

– Шука, – подтвердила девочка, задумчиво сунув испачканный чернилами палец в рот. И добавила: – Б…дь.

Все синонимы слова «проститутка», которым назвала меня ее мать, Муза знала. Но при Лебёдушкине была просто шелковой. Интересно, кто же ее отец, он или боксер?

– Я, Серафима Афанасьевна, пришла за автографом. И на вашего… э-э-э… возлюбленного не претендую. У меня свой есть.

– На кого?! – уставилась на меня паспортистка. – Ишь слово-то какое нашла! Возлюбленный!

– Сима!

– Пошла вон, проститутка! Иначе я тебя с лестницы спущу!

– Сима, я умоляю! Не при Музе!

– Заткнись!

Поэт моментально сдулся. Зато мне стало понятно, кто тут жертва. Терентий Ильич сто раз мог жениться, он хорош собой, владелец собственной жилплощади и отличного авто. И вообще мужчина видный, не бедный, с положением в обществе. Но жена боксера, которую все в городе жалеют и считают жертвой, держит его в ежовых рукавицах. Вот женщина! «Учись, Анфиса!» – мысленно сказала я себе. А вслух спросила: