Лонтано - Жан-Кристоф Гранже

Он зашел в зал ресторана, где уборщицы уже орудовали пылесосами, проследовал на кухню. Кое-кто из поварят узнал его и поздоровался. Он уселся за столик в глубине – стойка из нержавейки, предназначенная исключительно для близких друзей шефа.

Ему подали клубный сэндвич с лососиной – любимое блюдо, – хотя он не произнес ни слова, и воду. Один вид бутылки напомнил об антидепрессантах. Он их принял сегодня вечером или нет? Депрессия и амнезия – и впрямь пора на покой…

Сейчас его мысли занимал развод Лоика. Он не мог допустить такой перспективы. Из личных, тайных соображений, но еще и потому, что мысль о распаде семьи была для него невыносима. В определенном смысле это единственное, что он построил, и успешно, если не считать единодушной ненависти, которую он из самозащиты внушал всем окружающим. Развод? И речи быть не может. Он еще не потерял надежды договориться с Ледяной Девой, но торг будет тяжелым.

Смакуя сэндвич, он погрузился в задумчивость, устремив глаза в пустоту, пока повара убирали свою утварь. Счастливые вечера, выбранные навскидку. Когда Эрван, интерн полицейской школы в Канн-Эклюз, находил время заехать на импровизированный ужин на авеню Мессины. Когда Лоик, еще подросток, ходил по дому, сияя своей сверхъестественной красотой и даже не отдавая себе отчета в собственной уникальности (на самом деле сын уже тогда был алкоголиком, а он, Морван-старший, оказался слепцом). Когда Гаэль, еще не скинувшая вес до патологического уровня, в махровой пижамке, сидела вместе с братьями у телевизора, получив разрешение лечь попозже.

Зубчатые колеса памяти заело, и они застопорились на этой картинке: Гаэль, укрытая от зла. Несколькими годами позже она превратилась в нечто неузнаваемое: чудовищно худая, похожая на гигантское насекомое из фильма ужасов.

Морван отодвинул тарелку. Гаэль всегда оставалась загадкой. И этой ночью он оказался не способен отыскать ее следы. Он подписал счет – в отеле ему был открыт кредит – и направился в туалет навести красоту. Час ночи. Он сунул лицо под струю и постарался разгладить пиджак и брюки – костюм был измят, как бумажный носовой платок после дрочки. В зеркале он подарил себе улыбку, как подают купюру бомжу.

Ладно, труба зовет.

Вот уже час Эрван пытался выжить.

Вместо вертолета ему удалось добыть «харрикейн» – судно из серии «Зодиаков», тоже черное, одиннадцати метров в длину, с брюхом из высокопрочного пластика и прорезиненным корпусом. Один из пресловутых ETRACO для морских коммандос. «Шестьсот лошадиных сил!» – гордо объявил Аршамбо, стоя за штурвалом. Ле Ган выступал в роли штурмана, сосредоточенно вглядываясь в загруженный на борт радар и GPS. Верни старательно ему подражал.

«Вам придется держаться, – предупредил Дылда, когда они отплывали, – прогноз не очень хороший!» Вот удивил… Крупная зыбь тут же подхватила их и затащила в темное морское нутро. Нутро забитое, вздувшееся, таящее в своем чреве яростную жизнь. Сила материнская и в то же время пагубная, злобная, разрушительная. Медея, готовая их пожрать…

Эрван расположился ближе к корме, в спасательном жилете, держась за поручни своего седлообразного сиденья и на три четверти развернувшись к волнам. Из соображений безопасности его к этому сиденью пристегнули. После драки в душевой и забега на плацу он совсем выдохся.

Прямо перед ним вцепился в штурвал Аршамбо. Браслет на его запястье, снабженный автоматическим выключателем, был подсоединен к командному пункту на берегу. Если он упадет в воду, мотор сразу заглохнет, что помешает «Зодиаку» самостоятельно добраться до Англии.

– Вам не лучше? – поинтересовался через плечо Ле Ган.

Здесь Омар казался благожелательней, чем на земле. Снисходительность победителя, без всяких сомнений. Эрван наклонился вперед, чтобы блевануть. Опять не получилось. За надувным бортом он ощутил смрадный запах моря, перенасыщенный солью. Он принял антигистаминный препарат от морской болезни – никакого результата, кроме неожиданного: ему говорили, что такого рода медикаменты могут действовать возбуждающе; он же чувствовал неодолимую сонливость, усиленную болеутоляющими, которые проглотил перед уходом.

И тем не менее он попытался проанализировать новые факты. Как только на базе все успокоилось, он принес официальные извинения за нарушение комендантского часа, который сам же и установил. Полковник Винк выказал полное понимание и разрешил продолжить допрос Патрика Фразье, «неожиданного свидетеля», который и послужил причиной ночного родео. Морскому офицеру добавить было нечего: он видел, как в ночь с пятницы на субботу, около двадцати одного часа, адмирал Ди Греко погрузился на ETRACO и направился к берегу. Старый человек поступил не так, как ему полагалось по статусу – да и по состоянию здоровья: ему следовало вызвать рулевого и подписать кучу бумаг. Он же улизнул втихаря, через отсек с выходом в море, где было полно свободных плавсредств. По словам Фразье, как моряк Ди Греко не имел себе равных и, несмотря на физическую немощь, вполне был способен добраться до берега в одиночку.

Почему парень не доложил раньше? Зачем ему понадобился этот ночной визит и нелепое бегство? Ответ был заключен в самом вопросе: после нескольких дней колебаний и раздумий Фразье решил заговорить, но хотел сделать это как можно незаметней. И даже при таком условии в последний момент сдрейфил – никому не дано безнаказанно выступать против Командора.

Особенно высокая волна вывела Эрвана из размышлений. Сердце опять подступило к горлу. Перед ним так и предстала картина, как он выблевывает его себе под ноги, а потом смотрит, как оно бьется, вроде задыхающейся рыбы. Чтобы отогнать видение, он поднял голову и увидел вокруг себя кошмарное зрелище. Под струями дождя черные волны вздымались теперь, как скалы, в ритме гигантского дыхания, готовые обрушиться и поглотить их.

Он снова опустил глаза, сжал зубы и сосредоточился на своих мыслях. Что за срочные дела были у Ди Греко на берегу в ту ночь? Связана ли его вылазка со смертью Виссы? Или с посвящением? Был ли адмирал заказчиком убийства? Или же, наоборот, хотел успокоить свое слишком разгорячившееся воинство? Когда он вернулся на авианосец? Накопилось немало вопросов, которые полицейский хотел задать его милости лично.

Этот поспешный отъезд казался не лучшей идеей. Во-первых, метеоусловия были, как принято выражаться, «неблагоприятными». К тому же вызвать адмирала на берег – и не в «Кэрверек», а в жандармерию, – а не схлестнуться с ним лишний раз на его территории было бы стратегически разумней. Эрван выбрал другую тактику: неожиданность. Они никого не предупредили о своем прибытии – и теперь оставалось надеяться, что их примут на борт.

Свирепая волна прервала размышления. Пенная вода заполнила ETRACO, словно таз. Верни одним движением высвободился и проверил аварийный слив – трубу у надувного борта, позволяющую в несколько секунд сбросить воду. Минутой позже он был снова пристегнут к своему седлообразному сиденью.

С виноватым удовлетворением Эрван констатировал, что его сподвижникам тоже приходится несладко. Напичканные таблетками от морской болезни, в мешающих двигаться флуоресцентных спасательных жилетах и очках для ныряния – категорическое требование Аршамбо, – они все сидели с зеленоватым лицом.