Если о нас узнают - Софи Гонзалес

Я закрываю оскорбительное сообщение и засовываю телефон обратно в карман.

– Это всего лишь моя мама. Скидывает статьи о том, что мы переживаем во время гастролей, и именно поэтому произошла ситуация в Берлине, и в ней говорилось, что мои прыщи – еще одно доказательство.

Она прислала фотку пару дней назад, и, конечно, я не мог не просмотреть ее. Там был увеличен масштаб до тех пор, пока горстка прыщей на моем лбу и подбородке не заняла большую часть экрана. Думаю, это из-за того, что я меняю свою строгую процедуру очищения лица на сеансы поцелуев с Заком.

– Что, эти две маленькие штучки? – спрашивает Пенни, подходя, чтобы окинуть мое лицо критическим взглядом. – Это не из-за стресса или потому, что ты пьешь воду из-под крана. Это потому, что ты подросток.

– Ну, в защиту Вероники, мы тоже испытываем стресс, – говорит Энджел, двигая ногами в воздухе, лежа на спине. – Нам больше не разрешают отдыхать, на случай, если ты еще не слышала.

– В защиту Вероники, – повторяет Зак, хлопая блокнотом по ногам для наглядности. – Не то предложение, которое я когда-либо надеялся услышать.

– Эй, теперь это твоя теща, – шутит Джон. – Прояви немного уважения.

– О, я проявлю к ней уважение, – ворчит Зак. – Я даже написал для нее песню.

Энджел оживляется и перекатывается на бок, чтобы посмотреть на Зака.

– Это то, что ты писал вчера? Что-то вроде «Я бы бросил тебя волкам, но ты слишком отвратительна, и они тебя не сожрут»?

– Это «гниль в твоей душе распространилась тебе на кожу», но на самом деле да.

– Ой, ты написал для моей мамы песню раньше, чем для меня? – Я сдуваю прядь волос, которая падает мне на лицо. – Где же романтика?

Зак колеблется, сама невинность.

– Я… ты хотел песню?

Мое сердце переполняет нежность. Как кто-то может быть таким чертовски милым и всегда стремиться угодить, я никогда не пойму.

– Напиши, конечно, – Джон смеется. – Вы, ребята, такие глупые, папа не позволит этому появиться на следующем альбоме.

Затем он поет партию Зака в Unsaid:

– Ты – буря, разорвавшая меня на части, но, к сожалению, ты починил мое сердце… – Он смотрит на Энджела и жестом приглашает его присоединиться.

– Рубен, – поют они вместе в совершенной гармонии вместо слова «детка».

Зак выглядит так, словно хочет провалиться сквозь землю.

– Лично мне нравится песня про волков, – говорю я. – Надо выпустить ее.

– Если эта песня войдет в следующий альбом, тогда им придется и мою выпустить, – говорит Энджел, подтягиваясь, чтобы сесть прямо, скрестив ноги.

– Ты написал песню? – спрашивает Зак, его тон наполовину заинтересованный, наполовину настороженный.

– Да, этим утром, – Энджел прочищает горло. – Дама из Южной Каролины засунула чеснок себе во влагалище. Она утверждала, что это нормально…

– Ну все, хватит, – быстро говорит Пенни, хлопая меня по плечу. – Энджел, ты следующий.

Энджел пристально смотрит на нее, скатываясь с кровати.

– Грубо.

– Продолжай работать над этим, – сухо говорит Зак, возвращаясь к своему блокноту, когда я сажусь на пол рядом с ним. – Похоже, у тебя есть реальный потенциал.

– Некоторые люди, – говорит Энджел уязвленным голосом, осторожно опускаясь в кресло, – просто не ценят авангард.

Мне кажется, я немного устал.

А может быть, мы все устали.

Дело не в том, что энергия на концерте была ужасна сама по себе. Больше того, атмосфера за кулисами была такой себе. Думаю, это не так уж удивительно, учитывая, что у нас уже давно не было перерыва, но должен признать, я благодарен, что на следующей неделе мы немного разнообразим свою жизнь. Никаких живых выступлений почти неделю: будем снимать клип на песню Overdrive. Это все равно работа, но хоть как-то отличается от однообразных промо, шоу, отелей и все по новой.

Нужно отыграть еще несколько концертов, включая сегодняшний вечер.

Я немножко подпрыгиваю, когда пою одни и те же слова, легко попадая в ноты. Танцую те же самые движения. Смотрю в ту же самую безликую толпу. Читаю одни и те же плакаты (Я ЛЮБЛЮ Тебя, РУБЕН. ЗАК НАЙТ, БУДЬ МОИМ НА НОЧЬ. ЭНДЖОН!). Щурюсь от того же прожектора и вдыхаю тот же сценический дым. Бит за битом, спланированный с точностью до миллисекунды.

Затем мы переходим к Unsaid, и я возвращаюсь в свое тело. Джон шевелит бровями, глядя на меня в начале песни, и я не могу сдержать улыбку. Конечно, эта песня не имеет ничего общего с Заком и мной, но теперь она похожа на нашу песню.

Внезапно мигающие огни и цвета теряют свой блеск. Я до мозга костей, до глубины души хочу прокричать про то, что мы заслуживаем свободу. Хочу поговорить с фанатами о вещах, которые нам не разрешают. Поделиться с ними этой историей, этим нежным маленьким моментом между нашей группой и доказать важное значение этой песни, которую мы только что спели им. Рассказать им о нас с Заком. Услышать, как они будут кричать и подбадривать, впустить их в нашу реальную жизнь, чтобы они могли любить нас и праздновать вместе с нами, а не с нашими масками, которые мы вынуждены выставлять на публику.

Я устал от этого, мы даже больше не можем называть это ложью, потому что то, что они видят, – это то, что они получают.

Я наполовину погиб.

В Unsaid особенно тяжелая хореография, поэтому я не могу зацикливаться на ней слишком долго и погрузиться в музыку, я кружусь, шагаю, наклоняюсь. Но шаги подводят меня к Заку, когда начинается его партия, и я не могу не смотреть на него, пока он поет.

– Ты – буря, разорвавшая меня на части, – начинает он своим грубым, сильным голосом, глядя прямо в аудиторию, не замечая меня, – но, к сожалению, ты починил мое сердце.

Затем – ха-ха – его взгляд скользит в мою сторону.

– Детка, – заканчивает он, сверкая глазами и расплываясь в зубастой улыбке. Я улыбаюсь в ответ и издаю восхищенный, сдавленный смех. Он поджимает губы в попытке подавить улыбку, но это бесполезно – солнечный свет практически льется из него потоком. Мы так заняты, разглядывая друг друга, что почти пропускаем сигнал вернуться к хореографии. Песня звучит так же, как и каждый вечер, но сегодня все по-другому, потому что поверх фонарей, толпы, движений, дыма, песен и шагов – улыбка Зака, и то, что он обратил на меня внимание поверх всего этого шума.

У меня на лице легкомысленная улыбка, я сдерживаю хихиканье на протяжении следующих нескольких песен. И это приятно.

Итак, я застигнут врасплох, когда в конце вечера мы покидаем сцену и видим, что Эрин и Валерия ждут нас с суровыми выражениями лиц. Я почти чувствую, как все парни уходят в себя, когда мы пытаемся понять, что сделали не так и на кого они злятся.