С того света - Бернард Вербер

Не будучи сам медиумом, он часто с ними встречается и собирает их свидетельства в произведении «Книга духов», изданном в 1857 г. и быстро становящемся бестселлером.

Он начинает выпускать журнал La Revue Spirite, где развивает свою идею, что тело – всего лишь оболочка духа и что через медиумов мертвые общаются с живыми.

Кардеком впечатлены такие знаменитости того времени, как Виктор Гюго, Теофиль Готье, Камиль Фламмарион и Артур Конан Дойл, посещающие его сеансы столоверчения.

Он умирает от разрыва аневризмы в 1869 г., оставив незаконченным труд с предварительным названием «Соображения о спиритизме».

На его надгробье в виде дольмена высечен девиз: «Родиться, умереть, снова родиться, и так без конца – таков закон». Это одна из самых посещаемых могил на кладбище Пер-Лашез, всегда обложенная цветами.

Он самый читаемый французский автор в Бразилии, где в каждом городе есть проспект Аллана Кардека. Ныне в его спиритическом движении участвуют 6 миллионов бразильцев.

57

– Напряженному ожиданию настает конец. Сейчас мы откроем то, чего все вы с таким нетерпением ждете.

Публика и журналисты умолкают.

– Итак, лауреат новой премии Алена Ротт-Врийе… – Ведущий выдерживает паузу и провозглашает: – …Жан Муази! За его последний роман «Пуп».

Писатель выходит к эстраде под рукоплескания небольшого общества, собравшегося в известном ресторане в Сен-Жермен-де-Пре.

– Не будем скрывать, для всех членов жюри было очевидно, что наградить надо было именно ваше произведение, поэтому решение принято единогласно, без малейших споров. Вот наша скромная награда за бесценный труд: чек на двадцать тысяч евро, которые, надеюсь, позволят вам написать продолжение «Пупа».

Жан Муази принимает огромный картонный чек, тепло благодарит ведущего и произносит ответное слово:

– Я не ждал этой премии и, услышав свое имя, решил, что это ошибка.

В зале хохочут.

– Тысяча пятьсот страниц текста о трудных моментах моего детства – не массовая книга. Я считаю ее хлопко́м, который должен разбудить уснувшие толпы. Я говорю в ней об отвращении к моему отцу, причинившему мне много зла. Это не первый роман, где я его разоблачаю, но мне представляется важным, чтобы молодежь знала, что о своих родителях можно говорить дурно. Важно раскрепоститься и снять табу с этой темы.

Несколько человек выкрикивают слова одобрения, весь зал аплодирует. Жан Муази дожидается тишины и продолжает:

– Я прошел через членство в группировках, где считали, что мир можно изменить насилием. Теперь мне известно куда более действенное оружие – культура.

Зал устраивает ему овацию, фотографы расстреливают вспышками счастливого лауреата, потрясающего, как военным трофеем, своим чеком.

Ведущий, сочтя, что Муази закончил свою ответную речь, предлагает журналистам задавать вопросы и указывает на поднявшую руку молодую женщину.

– В своей последней книге «Донжон», – говорит та, – Ален Ротт-Врийе рассказал о несовершеннолетней девочке, замученной в замке старыми извращенцами. Совпадают ли эти садомазохистско-педофильские сюжеты с вашим подходом к литературе?

– Как убежденный провокатор я люблю эпатаж, Ротт-Врийе тоже был в этом деле крупным мастером. Еще вопросы?

– Вас и ваших сторонников обвиняют в усиленной эксплуатации сен-жерменской литературной системы. Вы, дескать, давите на прессу и на издателей…

– Мы боремся за то, чтобы молодежная литература не становилась справочной литературой для взрослых.

Раздаются одобрительные смешки.

– Вы не считаете, что выбор надо оставить читателю? – спрашивает молодая журналистка.

– Грустная реальность такова, что читатели часто глуповаты. Дай им свободу выбора – и они погрязнут в примитиве. Отсюда успех самых жалких писак, того же Уэллса. Чтобы им помочь, следует избегать излишнего многообразия в литературе. Пусть выбирают между хорошим и лучшим! На счастье, существуем мы, критики. Мы создаем вкус, мнение. Мы решаем, какой быть литературе будущего.

– Не получается ли у вас в итоге копия литературы прошлого? – иронизирует журналистка.

– Хорошо бы вообще запретить любую фальшь, любые авторские бредни, пусть торжествует истина, отсылающая к социологической, политической, психологической проблематике.

– А воображение?

– Наплевать на воображение! Образованному читателю подавай аутентичность. «Пуп» – это реально пережитое, реальное, осязаемое. Я говорю только о том, что знаю: об отце, о знакомых женщинах, о вечерах, на которые меня приглашали, о моих друзьях.

Жан Муази спускается с эстрады под аплодисменты, раздает автографы и рукопожатия, перечмокивает множество щек и удаляется в туалет.

Там, стоя над раковиной и глядясь в зеркало, он расплывается в улыбке, не видя стоящего прямо у него за спиной призрака Габриеля Уэллса.

Критик насыпает на карманном зеркальце три дорожки белого порошка и делит их бритвенным лезвием на маленькие горки. Потом достает позолоченную трубочку и начинает вдыхать порошок.

Габриель его разглядывает. При попадании кристалликов кокаина в кровь аура Муази раздувается, как шар, и истончается. Ее цвет тоже меняется: из желтого становится зеленым.

Счастливого лауреата захлестывает ощущение всесилия. Он восхищенно глядит на себя в зеркало, потом снова принимается нюхать.

Габриель вспоминает где-то прочитанное: формулу обогащения лиственной массы коки для производства кокаина изобрели нацистские химики, решая задачу повышения степени свирепости немецкого солдата в бою. Они же изобрели для поднятия боевого духа раненых солдат героин. Муази втягивает третью кокаиновую дорожку.

Расширяясь и растягиваясь, его аура рвется в нескольких местах. Защиты больше нет. Теперь Габриелю не составляет труда засунуть палец в череп врага и установить прямой контакт с его душой.

– Это ты убил Габриеля Уэллса?

Критик вздрагивает.

– Кто со мной говорит?

– Это я, Ален Ротт-Врийе. Если ты это сделал, ты молодец, я его тоже не переношу. Я бы тобой гордился, будь это твоих рук дело.

– Я бы с радостью! Всегда его ненавидел!

– Значит, не ты?

Муази силится понять, откуда берется этот голоc у него в голове. Решив, что это вызванный белыми кристаллами бред, он жадно пьет воду из крана, как будто так можно очистить кровь, потом споласкивает лицо.

Габриель хочет продолжить допрос, но теперь уже за его спиной раздается окрик:

– Прекрати!

Он озирается и узнает того, кто остановил его в решающее мгновение.