Франсиско Франко и его время - Светлана Пожарская

Посол США в Испании С. Гриффитс, прибывший в Кадис двумя месяцами позже, вступив на испанскую землю, обещал «приложить все усилия и использовать все имеющиеся у него возможности для того, чтобы узы взаимопонимания, культуры и торговли между великой Матерью-Родиной обеих Америк и ее дочерью стали еще более крепкими». Для своей речи при вручении верительных грамот новый глава американской миссии избрал ту тональность, которая, как он полагал, как нельзя лучше соответствовала взглядам главы испанского государства: «Испания является великой католической страной и у нее много братьев-католиков в США. США и Испания снова вместе… будут укреплять основу христианской цивилизации, одинаково нами ценимой»[334].

Выдержанные в традиционалистских тонах мирные речи Гриффитса не могли, однако, скрыть того факта, что именно Соединенные Штаты были заинтересованы в военном соглашении с Испанией, в то время как для Испании союз с США был желателен прежде всего как выход из состояния изоляции.

Сама мысль о союзе с Франко, казавшаяся невозможной пять лет назад, находила теперь поддержку у многих американских конгрессменов. В этой связи уместно вспомнить, что в те же самые дни, когда принималась резолюция с упомянутой выше оговоркой, Франко принимал в Эль Пардо одного из руководителей Американского Легиона Германа Люрса, которому была пожалована «медаль достоинства». Как известно, эта организация насчитывала тогда в своих рядах около четырех миллионов членов, и среди них — 256 депутатов и 58 сенаторов[335].

Через несколько дней после прибытия Гриффитса Мадрид принимал британского посла Бальфура. Его так же, как и Гриффитса, провезли по улицам испанской столицы в карете XVIII века, запряженной шестью лошадьми, украшенными плюмажами, в сопровождении всадников в мавританских одеждах. Но прием удивил его своей холодностью, несмотря на все атрибуты положенного церемониала. Ведь в свое время в прессе было опубликовано его интервью, в котором он высказал свое суждение о диктатуре Франко: по его мнению, она была более мягкая и эластичная по сравнению с диктатурой Сталина и Гитлера.

Бальфур был карьерным дипломатом, блестящим лингвистом, связанным с испанским миром, в начале карьеры он уже служил в посольстве Англии в Мадриде, а теперь прибыл из Аргентины в ранге посла.

Злопамятный Франко не мог простить Лондону, что он отказал в агремане Кастиэлье, в то время послу Испании в Перу, так как тот был добровольцем «голубой дивизии», принимал присягу верности гитлеровской Германии, был удостоен ордена «Железный крест». Припомнили на Британских островах и его соавторство с X. Ареильсой: в разгар войны они издали книгу «Испания — восстановление своего места», где обосновали империалистические притязания Мадрида[336].

Получив отказ принять Кастиэлью, Франко предложил Лондону в качестве посла плейбоя Мигеля Примо де Риверу, брата основателя фаланги, в прошлом министра сельского хозяйства, а в рассматриваемое время — алькальда Хереса.

Коварный диктатор, заметил П. Престон, предположил, что Лондон не откажет дважды дать агреман, и тем самым обяжет Великобританию принять в качестве посла живого символа фаланги, из-за которой Испания была приговорена к изоляции на протяжении пяти лет[337].

Не забыл Франко и выступление парламентского субсекретаря Э. Дэвиса, который заявил на сессии британского парламента, когда консерваторы добивались восстановления дипломатических отношений с Испанией, что режим Франко остался таким же отталкивающим сейчас, как и раньше.

Франко отплатил той же монетой в интервью корреспонденту итальянской газеты «Roma»: по мнению испанского диктатора, «нет никакой разницы между социалистическим империализмом Лондона и коммунистическим империализмом Москвы»[338]. Он был убежден, что враждебность Великобритании и США — это все еще продолжающийся заговор масонства. В демократические устремления Вашингтона и Лондона он не верил.

Несмотря на продолжающуюся изоляцию Испании, Франко не смягчил своего нрава. Сульцбергер, удостоившийся чести присутствовать 6 марта 1951 г. на завтраке в Париже у Эйзенхауэра, записал в своем дневнике, опубликованном много лет спустя, что генерал, ссылаясь на одного европейского деятеля, сказал, что ему известно о желании Франко получить приглашение вступить в НАТО с тем, чтобы иметь удовольствие с презрением его отвергнуть[339].

Франко было известно, что Трумэн в конце марта 1950 г. заявил, что не видит никакого различия между СССР, Германией Гитлера и Испанией Франко, т. к. все они — полицейские государства. Но Трумэн не всегда следовал своим симпатиям и антипатиям.

Направляя Ф. Шермана в Испанию, он напутствовал адмирала: «Франко мне не нравится и никогда не понравится, но я не позволю, чтобы мои личные пристрастия взяли верх над вашими, военных»[340].

16 июля адмирал Шерман прибыл в Мадрид и был принят Франко. Во время переговоров в Эль Пардо, длившихся почти два часа, речь шла, по словам Фицпатрика, адъютанта и зятя адмирала, «о необходимости улучшения отношений между Соединенными Штатами и Испанией в свете международного положения». Собеседники пришли к взаимопониманию, но отложили вопросы о базах и о военной и экономической помощи до последующих переговоров[341].

18 июля Шерман и сопровождавшие его лица присутствовали на традиционном приеме в честь очередной годовщины мятежа, который Франко давал в королевской резиденции Ла Гранха. На другой день адмирал вылетел в Париж для встречи с Эйзенхауэром. Покидая столицу Испании, Шерман заявил, что вернется в Мадрид перед возвращением в Вашингтон. Однако 22-го, в Неаполе, адмирал умер от сердечного приступа.

Многие авторы, как испанские, так и американские, обнаружили явную склонность к переоценке последствий этой смерти для развития отношений между Вашингтоном и Мадридом.

Но переговоры продолжались, хотя для достижения соглашения понадобилось еще два года: не сразу удалось преодолеть несовпадение, вернее неполное совпадение побудительных мотивов договаривающихся сторон. Для Франко, как заметил Р. Гаррига, предстоящее соглашение было чем-то большим, «нежели операция обмена кое-каких баз на вооружение и экономическую помощь, он жаждал союза с американцами, т. е. того, на что Трумэн и Ачесон не могли взирать благосклонно, несмотря на давление Пентагона, поскольку роль борцов за мировую демократию нельзя было примирить с ролью союзника последнего фашистского режима, пережившего разгром Гитлера и Муссолини»[342]. Но были и весьма влиятельные в Европе и мире сторонники предстоящего соглашения. Черчилль, которого Сульцбергер посетил в его доме 19 июля, заметил, что Соединенные Штаты вправе вести переговоры о заключении негласного двухстороннего соглашения с Испанией[343]. Именно негласного, если доверять записи Сульцбергера. Даже Черчилль тогда не допускал гласного соглашения.