Утерянная Книга В. - Анна Соломон

Ви долго сидела, молча изучая высокий белый потолок в кабинете доктора Монмут. Слова психолога проникли ей под ребра и сжали сердце. Ви сказала: «Вряд ли это имеет ко мне отношение». Потом поблагодарила доктора Монмут и попросила («Ей столько лет, сколько было бы сейчас моей матери», – подумала тогда она) отправить почтой счет за последний прием.

Даже сейчас, более сорока лет спустя, Ви помнит ощущение тошноты, с которым она вышла в тот день из кабинета доктора Монмут. Оно быстро переросло в дурноту. Была очередная весна. Листья в парке Вашингтон-сквер распустились, и узорчатый свет падал сквозь них на дорожки и скамейки, окутывая студентов и бездомных легким сиянием. Арка выглядела необычно яркой, усиливая и без того сильное ощущение нереальности происходящего.

Стоя в коридоре, Ви делает глубокий вдох. Все хорошо. Она зовет Джорджи и идет в спальню. Комната, как и всегда, действует на нее успокаивающе. Вот ее кровать, вот письменный стол, картины, которые она сама выбирала, шторы (ее любовь к окнам без занавесок была недолгой) и старый комод отца, который ей вернул Алекс после того, как Ви полностью обустроилась. На тот момент она была уже в зрелом возрасте и испытывала к нему благодарность. Иначе Ви так и не поняла бы, чего хочет. Родила бы детей. Алекс стал бы еще более жестоким. В этом Ви уверена, хотя у нее нет доказательств, а обвинения жены Чемоданника, предъявленные спустя несколько месяцев после вечеринки, были отклонены. Ви тоже пропустила ее слова мимо ушей и называла ее женой Чемоданника. А ведь ее имя – Диана Фиорелли, и Алекс явно сделал с ней что-то против ее желания. Сейчас, полагает Ви, молодые женщины не позволяют мужчинам так себя вести. Нынче они сами таскают тяжести и ничего не боятся; скоро Хиллари станет президентом, а мужчин начнут подвергать всевозможным карам. Впрочем, Алекс победил на следующих перевыборах, а потом еще раз и еще, и вот он уже старший сенатор от штата Род-Айленд. Ви порой натыкается в газетах и в сети на его фотографии. Алекс все еще хорош собой, запечатлен с семьей – тремя детьми и женой, той самой, на которой он женился через пару лет после ухода Ви. Вернее, после того как он ее выгнал, а она отказалась возвращаться. Жена неизменно одета в джемпер с кардиганом голубого или персикового цвета и красива сдержанной красотой – высокая, с оливковой кожей. Ви рассматривает ее лицо, но оно не выдает никаких эмоций.

Верхний ящик отцовского комода выдвигается с трудом. Ви тянет его влево, дергает вправо, потом залезает рукой в дальний угол за швейным набором. Дочь Розмари, – думает она, – тоже вторая жена, хотя и совсем другая, из другой эпохи, с лицом, на котором все написано. Ви прочла на ее лице, что девочка грустит, запуталась, что, возможно, у нее роман на стороне. И вряд ли она понесет ткань для платьев в ателье по совету Ви. Но главное – как она скучает по маме. Лили, очевидно, ждала чего-то от Ви, какой-то заботы. А Ви смогла дать лишь банальный совет про ателье, напоить чаем и произнести монолог о том, как Лили в детстве ее пугала. Еще и так резко ответила, что не нуждается в обществе. Резко – потому что Ви потребовалось немало времени, чтобы перерасти потребность в нем. Но откуда девочке об этом знать?

За исключением ножниц, лежащих не на своем месте поверх остальных предметов, дорожный наборчик предстает в том же виде, в каком его подарила Ви бабушка. Миниатюрные картонные катушки с яркими нитками уложены ровными рядами и ждут своего часа, как будто пластиковая коробочка обладает способностью останавливать время. Ви не вполне понимает, почему Лили так стремится сшить платья сама – неужели она не поняла, что Розмари бросила шить не просто так? Надо отправить ей набор экспресс-почтой, чтобы попал к Лили уже завтра. Разумеется, он предназначен только для того, чтобы зашивать дырки, зато Лили сможет использовать нитки разного цвета и шить прямо у себя на кухне, где никто не увидит, если у нее будут сложности. Уже что-то.

Ви вспоминает собственные сложности с пуговицами на вороте тем вечером. Как много они значили для нее тогда и как быстро утратили свою значимость. Как сильно ей хотелось быть женщиной с убеждениями и как почти не имело значения, что это были за убеждения. Ви могла бы оставаться женой сенатора, если бы не разглядела, сколь иллюзорна ее защищенность; или женщиной из женской группы, если бы не стыдилась. Она могла бы стать матерью, как Розмари, если бы однажды наступило утро, которое она часто представляла себе – как без сомнений или сожаления смывает Таблетку в унитаз.

Ви не рассказала Лили (слава богу!), что четко осознала свое нежелание заводить детей, пожив с ней и ее братьями. Это прозвучало бы очень жестоко. Но Ви не держит зла на детей Розмари. Скорее, испытывает благодарность, как когда-то к Алексу, за то, что укрепили нежелание, которое только начало в ней зарождаться. Обычные дети, хорошие, даже умильные. Но их умильность не перевешивала производимый ими хаос. Ви никогда не хотелось ни о чем их расспрашивать, не было интересно узнать их получше.

Доктор Монмут говорила, что все было бы иначе, будь у Ви собственные дети. Однако Ви приняла решение: ни детей, ни мужчин. Никогда – при всем уважении к первым, и не навсегда – при всем уважении ко вторым.

С появлением женщин в жизни Ви было сложнее. Доктор Монмут не раз спрашивала ее об этом. Станет ли Ви и дальше давать им советы, ругать их и принимать их любовь? (Да.) Захочет ли она узнать поближе тех, с кем общается сейчас, – помимо того, какие книги и музыка им нравятся, предпочитают они вино или траву, где родились? (Нет.) Чувствовала ли она когда-либо влечение к ним, как писали в газетах? (Некоторых ей хотелось бы поцеловать, больше ничего.) Обретет ли она еще подруг? (Таких, как Розмари, – нет.)

Ви находит в ящике стола почтовый конверт с мягкой подложкой и клейкую ленту. Открывает ноутбук. Найти адрес Лили оказывается пугающе просто – как и ее собственный, догадывается Ви, раз Лили ее нашла. Ви мысленно напоминает себе разобраться, как убрать адрес из общего доступа, потом заворачивает швейный набор в страницу с разделом «Искусство» из журнала, засовывает в конверт и думает: «Нет. Отправлю с курьером, чтобы доставили сегодня, тогда Лили сможет начать уже вечером».

Через полчаса на пороге у Ви появляется молодой человек в длинных шортах и ярко-желтой ветровке. Он широко ей улыбается, а глаза блестят, и на мгновение Ви кажется, будто они знакомы. Она улыбается в ответ. Потом юноша и посылка исчезают в недрах города, а Ви трет друг о друга пальцы и чувствует шероховатости, которые на них оставила плотная лента. Джорджи у нее за спиной тяжело дышит в ожидании, и Ви говорит:

– Да. Пойдем-ка приляжем.

К восходу город исчезает из вида. Они идут дальше. Кто-то говорит, что впереди есть вода; если не останавливаться, можно прийти до темноты.

Их осталось всего несколько дюжин – в поселении это было проще не замечать. Мальчишек, воровавших фрукты на рынке, вешали. Девушек забирали. Кое-кто из мужчин ушел. Большинство вымерло постепенно, от голода, жары, жажды, горя. Теперь, когда все на виду, они понимают, как мало их осталось. Свист соли и песка на ветру гонит их вперед.