Дочь Клодины - Розалинда Лейкер

— Кто он такой? Что он здесь делает? — Мэг стала задавать вопросы один за другим.

Эмми, немного опьяневшая от пива, присела на краешек дивана.

— Все в порядке. Он старый друг. Он знал твоего отца. Мы же не можем отвернуться от старого друга.

Мэг нахмурилась, поставив кулаки в боки.

— Мне он не нравится. Выглядит как настоящий грубиян и хам. Держу пари, что в отеле платила ты.

Эмми покачала головой:

— Нет, не платила. Успокойся. Не волнуйся, он поживет у нас лишь какое-то время. Он здесь по бизнесу, приедет и уедет, как мистер Бартон.

— Ты имеешь в виду, он приехал по бизнесу, связанному с железной дорогой?

Вопрос Мэг отрезвил ее мать, которая подскочила на ноги, тревожно смотря на нее, и внезапно оперлась на дочь, чтобы не упасть.

— Даже не упоминай об этом! Просто не говори об этом никому. Бен не хочет, чтобы это стало известно. Сегодня на пирсе произошел инцидент…

— Знаю. Я слышала об этом.

— И хотя он не сказал напрямую, я думаю, он имеет к этому отношение.

— Ничто не удивит меня, он может сделать что угодно, — попала Мэг прямо в точку.

Эмми одернула ее.

— Мы должны держаться от него подальше и не лезть в его дела. Обещай, что будешь держаться от него на расстоянии.

— Но почему?

— Потому что он знает немного больше о моей молодости, чем известно остальным, и то, что он знает, — правда. Я не хочу потерять хорошую репутацию и имя, мне слишком тяжело они достались, я не желаю снова оказаться в грязи. — Расчувствовавшись, она зарыдала. — Я была для тебя хорошей матерью, растила тебя и старалась дать тебе все, я никогда никому не причинила вреда, всегда следила за слабенькими женщинами, чтобы они не утонули, так почему же я должна страдать на старости лет?

Мэг устало закатила глаза.

— Ты не будешь страдать, мама, не говори ерунду, ради бога. Я ничего не скажу о нем, буду держать язык за зубами. Теперь все в порядке?

— Поклянись. Честно поклянись. — Эмми покачнулась и направилась к комоду, достала тяжелую Библию с полки и, шатаясь, подошла к дочери. — Клянись!

Мэг вздохнула и положила руку на Библию.

— Я клянусь.

Эмми кивнула и, довольная, снова обрушилась на диван, все еще держа священную книгу в руках.

— Ты хорошая дочь. Лучшей дочери нет на свете.

— Тебе надо отдохнуть и поспать, — посоветовала ей Мэг, снимая туфли с ее ног и ставя их рядом с диваном. Затем, сняв свою шаль с плеч, она накрыла ноги матери и заметила, что та уже спит.

Осторожно вытащив Библию из ее рук, Мэг поставила ее на прежнее место и прошла в комнату, которую ей теперь пришлось делить с матерью. Она расстроилась, что ее вещи были перемешаны, помяты и охапкой брошены на кровать, но, успокоившись, освободила немного места в комоде и убрала туда аккуратно сложенную одежду. Она ненавидела неряшливость и всегда хранила одежду в чистоте и порядке. Раздраженная тем, что ее вещи были перевернуты, что ей пришлось освободить комнату для какого-то неприятного мужчины, а также сильно устав от работы — ведь она торговала рядом с пирсом, и ей пришлось обслужить много приезжих, — она не заметила, что маленькая коробочка, хранящая ее золотые соверены и две пуговки, пропала. Она не знала, что ее взяла Эмми, когда убиралась в комнате дочери.

Намного раньше до того, как торжество и представление начались, люди, приехавшие в каретах, спокойно прогуливались по пирсу рядом с театром. Билеты на представление были проданы заранее, и, несмотря на наступившие сумерки, темноту неба и моря, зажженные огни образовывали золотую цепочку света по всей территории пирса, они отражались в воде, где плавали лодки с фонарной подсветкой. Фойе, в котором раздавался гул и жужжание голосов, наполнилось множеством гостей, джентльмены были одеты в костюмы, а дамы — в вечерние платья, и даже те, кто толпился у бокового входа, чтобы занять самые обычные места на галерке, также нарядились в самые лучшие наряды. Атмосфера предвкушения чего-то необычного царила в театре, когда зрительный зал наполнился, программки с шелковыми ленточками захрустели, драгоценности засверкали, белые перчатки озарялись ярким светом, чувствовался приятный запах духов. За кулисами, где образовалось столпотворение, находился механизм с вращающимися цилиндрами, предназначенный для создания звука цоканья копыт дикой лошади, вокруг которого по сцене стали расставлять декорации. Асквис сам взял гаечный ключ и, ругаясь, стал подкручивать гайки механизма.

Люси, которой позволили пройти в раздевалку актеров, чтобы переодеться в вечернее платье, поправила прическу, стоя у зеркала, и немного испугалась, обнаружив, что волнуется. Она смотрела на свое отражение в зеркале и была довольна тем, что решила надеть шелковое платье изумрудного цвета, которое при ярком свете огней, зажженных в зрительном зале, будет переливаться, а при тусклом освещении во время открытия занавеса будет переходить из одного оттенка в другой.

Снаружи раздевалки она увидела Ричарда, который ждал ее. Он взял ее за руки.

— Я пришел пожелать тебе удачи, — гордо сказал он. — Да ты и без нее отлично справишься. Ведь ты такая талантливая пианистка. Отец рассказал мне, что слышал, как превосходно ты играла во время репетиции и что потом вы вместе обедали.

— Он был очень добр ко мне.

— Но ты еще не познакомилась с моей мамой.

— Я познакомлюсь с ней сегодня вечером в вашем доме.

— Но там будет столько народа. Могу я попросить тебя подойти к нашей ложе после окончания спектакля? Я хотел бы, чтобы она обменялась с тобой парой слов, перед тем как покинет театр.

— Хорошо, я подойду к ложе, — охотно согласилась Люси.

— Спасибо. А теперь мне пора вернуться в фойе, чтобы встретить родителей и Донну, которые появятся с Тимоти Атвудом и двумя другими нашими гостями.

Он ушел. Еще было слишком рано садиться за инструмент, но как только поднимется зеленый занавес, она пройдет через зрительный зал вместе с Бартли-Джонсом, который в данный момент восседал на стуле, мешая движению, и засовывал бутылку из-под вина обратно в карман фрака. За кулисами было ужасно душно и так тесно, что рабочие сцены и актеры спотыкались и наступали друг другу на ноги. Сильный неприятный запах исходил из того места, где была привязана лошадь, она нервничала, предчувствуя важное событие, резко дергала головой и раздувала ноздри, обещая, что справится со своей ролью дикой лошади татарина намного лучше, чем это было на репетициях. Боб Купер, переодетый в костюм часового, двинулся вперед, чтобы занять свое место у замка, расположенного на сцене, и когда актер, играющий Мазепу, вышел из мужской раздевалки, нервно расправляя складки плаща, Люси помогла ему привести костюм в порядок. Он даже не поблагодарил ее, пребывая в своих отстраненных от мира мыслях, пригладил искусственные усы, которые над верхней губой были ровно подстрижены, как у настоящего татарина.