Квартира - Павел Астахов

— Иногда мне кажется, что уже никогда ничего у нас не будет, — грустно проронил Станислав, — и все наши планы — утопия…

— А сколько всего в вашей организации человек? — заинтересовался Павлов.

— В городе около пятнадцати тысяч, — ответил Станислав, — а в стране… хм, наверное, более двух миллионов?

— Эк вы хватили! Два миллиона! Не много ли? — подзадорил его Артем.

— Не-е-ет! Точно. Даже больше, — подхватили в унисон все остальные активисты.

Артем восхищенно покачал головой:

— Тогда вы — великая сила. Зачем напрасно греть воздух, когда можно действовать точнее?

— А как?

— Я вас научу. Обещаю за пару дней сложить схему. Главное, правильно применить силу, которая у нас есть. Мерзнуть на митингах непрактично. Надо заставить государство считаться с нашим мнением. А тех, кто нас кинул, — расплатиться. В крайнем случае — наказать.

Активисты внимательно слушали, но сами ничего не предлагали, пока, наконец, Станислав не подытожил:

— Слушайте, Павлов. Спасибо за поход к президенту. Результатов, правда, мы пока не чувствуем. Но вы человек креативный, с выдумкой, плюс юрист толковый. Давайте ваши предложения, а мы рассмотрим.

Артем замер. Чахоточный Станислав уже второй раз пытался поставить его в зависимое положение, и у Артема были основания думать, что этому лидеру его положение лидера существенно важнее собственно победы. Это был крайне тревожный знак.

«Ладно… справлюсь».

— Хорошо, — кивнул он. — Я внесу свои предложения.

Когда таджики под присмотром бригадира начали выгружать в подвал монтировки, ломы и тачки, Варвара Серафимовна Штольц в очередной раз признала правоту покойного Василия Васильевича Коробкова. Последних жильцов выкуривали всеми способами. И надежда когда-нибудь это остановить была связана только с Артемом, а значит, хочет она или не хочет, а надо прорываться в нотариат — за доверенностью.

— Ой, как страшно… — пробормотала пенсионерка и полезла в шкаф.

Она, сама скульптур и вдова скульптора, по роду своих занятий имела дело не только с эскизами и чертежами, но и не чуралась грубой и грязной работы — с гипсом, камнем и даже металлом. Поэтому в шкафу всегда висела аккуратно отстиранная обычная рабочая роба.

— А грязная-то получше будет, — вздохнула старушка и достала из стиральной машины только вчера снятый комбинезон, в котором ваяла свое последнее творение.

Вздыхая и поглядывая в окно, Варвара Серафимовна переоделась, повязала на голову выцветшую, перепачканную в присохшей глине косынку и подошла к зеркалу.

— Я — гастарбайтер, — тихо произнесла она и повернулась кругом, — приехала из Молдовы на штукатурно-малярные работы. Хочу внуку на гимназию заработать…

Если честно, монолог вышел неубедительным. Богема, к которой она принадлежала всю свою жизнь, оставила на ее лице неизгладимый ясно читаемый отпечаток.

— Лучше уж молчать…

Мадам Штольц подхватила ведро из-под скульптурного гипса, поискала глазами и сунула туда шпатель, затем молоток для резьбы по камню, секунду подумала и все-таки завела с полведра свежего гипса. Художественно нанесенный на комбинезон, этот гипс должен был совершенно замаскировать ее и сделать неотличимой от снующих по двору жителей ближнего зарубежья.

В этот момент во дворе и показался Жучков. Мадам Штольц секунду подумала, упрямо поджала губы, подхватила ведро, быстро вышла из квартиры и через долгие две или три минуты уже вылезала по лестнице на чердак.

— Как в войну.

Точно такое же зимнее небо, глядящее сквозь вырванный кусок кровли, она видела в 1942-м, совсем юной девушкой.

— Ужас…

Еще через пять минут мадам Штольц спускалась по лестнице соседнего, давно пустого, а потому заколоченного подъезда. А еще через четверть часа, не без труда отогнув гвозди, выбила их молотком и, навалившись всем телом, со скрежетом распахнула дверь. С ведром наперевес вышла, огляделась и засеменила мимо окинувшего ее равнодушным взглядом Жучкова.

Она знала, что теперь успеет все: и оформить доверенность, и даже передать ее Артему.

Когда Артем, с доверенностью наперевес, появился в кабинете судьи Костыльковой в третий раз, она не только узнала его, но даже чуть-чуть, углом рта улыбнулась — роскошь почти непозволительная.

— Я вас попрошу принять еще одно заявление, — быстро начал он излагать суть дела, — это вдова известного архитектора и скульптора, Варвара Серафимовна Штольц. Ее муж известен тем…

Судья, пресекая траты времени, остановила его одним скупым жестом:

— Знаю. Это тот, который стоит в образе рабочего на ВДНХ.

Павлов изумился. Судья проявила редкую осведомленность.

— Откуда вы знаете?

Об этой истории знали только самые близкие к семье Штольц люди. Сам Артем был посвящен исключительно благодаря последнему совместному чаепитию с Варварой Серафимовной.

— Хм. Секрет, — Костылькова опять улыбнулась.

— Профессиональный?

Артем уже представил, как Костылькова рассматривает некий иск об известном памятнике соцреализма. Но судья отрицательно покачала указательным пальцем:

— Нет! Неправильно. Даже не фантазируйте. Никогда не угадаете. Секрет прост. Моя бабушка — автор этого чудища.

— Вы внучка Веры Мухиной? — снова поразился адвокат.

Судья рассмеялась:

— Нет, но почти. Я внучка ее ученицы, которая ей помогала. Она-то мне и рассказала, что наставница все время соревновалась со Штольцем. И когда он проиграл ей на конкурсе памятника для ВДНХ, она — чтобы сопернику было не так обидно — изобразила его монументальным богатырем. Короче, еврей-архитектор Штольц стал русским рабочим-металлургом. Ирония судьбы. Ладно, это дело прошлого. Что хочет мадам Штольц?

Судья слегка расслабилась от воспоминаний, и Павлов это отметил, но значит ли это, что можно перейти на неофициальный язык? Он не знал.

— Она хочет остановить уничтожение дома, в котором жил и творил рабочий без колхозницы… — Артем на мгновение задумался и пришел к выводу, что судья все равно выяснит, что адвокат — лицо заинтересованное, и добавил: — Если честно, то и я в этом доме проживаю.

Костылькова вонзила в Артема взгляд бутылочно-зеленых глаз:

— Bay! Борьба за собственность?

— Не только. Это квартира отца. А он… — К горлу подкатился жесткий ком, и Артем отвел глаза. — Его, в общем, убили неделю назад.

Судья понизила голос.

— Извините, не знала. Мои соболезнования, — тихо произнесла Костылькова. — И вы что… думаете, его… за квартиру? Ну, это как-то связано?