Когда луна окрасится в алый - Анна Кей

небрежно отказалась от предложенных закусок и просто осушала чашу за чашей, сосредоточенно глядя в пустоту и размышляя о произошедшем.

Она не смогла спасти бога.

Генко залпом выпила еще одну пиалу и слишком резко поставила ее на чабудай, на который опиралась левой рукой. Взгляд ее задержался на перебинтованном запястье – единственная рана, которую она получила в битве, оказалась банальным растяжением. И от этого Генко злилась еще сильнее.

Мононоке – не такой огромный, как напавший на них в лесу, но более сильный и человечный, потому выглядевший не как голый скелет, а как высокий и тощий мужчина – вытягивал жизненную энергию из ками, помещая ее в лисью жемчужину. Первой реакцией Генко было недоверие, но стоило ей ощутить Хоси-но-Тама, узнать, кому она принадлежала, почувствовать в жемчужине уже имеющуюся силу другого бога…

Уничтожить духа никогда не было так просто, как в тот момент, когда осознание ударило ее, подобно тарану. Вот только это не спасло ками.

Фумайо-ками-сама был довольно мелким божеством, покровительствовал поэзии, которую сочиняли дети. Особой силой он не обладал, но славился добрым характером и легким нравом. И в итоге погиб на руках Генко, обязанностью которой была его защита.

Разумеется, боги не раз тратили свою силу так, что той оставались крупицы, поддерживающие их жизнь, но в итоге мощь всегда возвращалась. Но, отнятая насильно, энергия не могла вернуться обратно ни в каком виде. Стоило ее забрать, как рушилась связь с людьми – те теряли веру в бога, – и восстановить связь не представлялось возможным. Результат всегда был один – смерть.

Генко перевела взгляд на маленькое глиняное блюдце, которое все время стояло рядом. На нем сиротливо лежала Хоси-но-Тама, отнятая у мононоке и сияющая силой двух ками. Фумайо-сама умирал, но упрямо настаивал, чтобы кицунэ забрала его силу себе, только бы это помогло ей сразиться с врагами, которые подбирались все ближе.

Она так этого и не сделала.

Это было бы просто. Расколоть жемчужину, лишь слегка сжав пальцами, и выпустить содержащуюся в ней мощь. А когда та вырвется на свободу – поглотить без остатка, впитать в себя, словно сила всегда принадлежала Генко.

Вот только чем бы тогда она отличалась от тех, кто ради этой силы убивал богов?

Присутствие ками она ощутила задолго до его появления. Генко поспешно спрятала Хоси-но-Тама за отворот своего кимоно, ближе к телу, чтобы никто не ощущал бурлящей силы, и кивнула дзасики-вараси. Ёкай сразу же бросилась в дом, а вышла из него с закусками и еще одной пиалой для саке.

Никому не стоило знать, чем владела Генко, ни единой душе. А потому и следы своих тяжелых мыслей тоже стоило скрыть.

Прибывший в гости Озему выглядел… уставшим. Он массировал длинными пальцами висок, будто пытался избавиться от головной боли, вот только боги не болели. Так что он явно о чем-то напряженно думал. Генко невольно задалась вопросом: не слишком ли пострадал вчера старый знакомый? Или же его спасла извечная отчужденность? Из года в год Озему игнорировал праздники, предпочитая книги обществу богов. Могло ли быть так, что это и спасло его от нападения?

– Генко-чан, – поклонился в приветствии Озему, неторопливо поднимаясь на энгаву и сочувствующе глядя на раненых лисиц.

– Озему-кун, – вернула поклон Генко и указала на стол. – Присоединись ко мне. Питье в одиночестве никогда не приносило мне радости, а твое присутствие и вовсе избавило от этого сомнительного удовольствия.

Он принял приглашение без вопросов, с благодарностью взял протянутую пиалу. Сливовый привкус саке, одного из самых дорогих видов, которые были у Генко, приятно обжег горло, но также показал, насколько она напряжена. Генко слишком редко подавала этот алкоголь. Обычно распивала его в праздничные дни или когда тоска так сильно вгрызалась в сердце, что хотелось приглушить ее выпивкой. Не напиться до беспамятства, но утешить себя, вспоминая прошлое.

– Как ты? – почтительно спросил Озему, отставляя саке, которое едва попробовал.

Генко промолчала, только недовольно поджала губы и осушила свою чашу. Как она? В ярости, легком отчаянии, страхе, тревоге… Она давно не испытывала такого водоворота эмоций и теперь чувствовала, что одно неверное движение – и ее затянет в трясину, а выбраться она уже не сможет.

– Оммёдзи?.. – попытался еще раз Озему начать разговор.

– О ком из них ты говоришь? Если про девчонку Сайто, то она отделалась парой царапин да выплеснутой злобой – смогла убить четырех они. Двоих в лесу и еще парочку на окраине Сиракавы. Ее силы заметно возросли с тех пор, как она оказалась в деревне.

– А Йосинори-сан?

Генко не смогла подавить реакцию, что точно заметил Озему. Она отказывалась думать о Йосинори, потому что мысли о нем сразу же начинали заполонять разум, вытесняя остальное. Тревога и волнение охватывали ее без остатка, стоило только подумать об этом глупом оммёдзи, так что она предпочитала просто избегать мыслей о нем. Все ли с ним в порядке? Он не пострадал? Сиракава была в полутора днях пути от Хэйана, но Джуничи ощутил развернувшуюся там схватку даже здесь.

– Уверен, с ним все хорошо, – примирительно произнес Озему. – Главное, что ты не пострадала и в итоге вернулась к нам.

– Ты все видел? – Признаться, она была удивлена. Отчего-то Генко думала, что Озему скрывался на вершине своей горы, опасаясь за собственную жизнь. И она бы поняла это его решение, но если он наблюдал…

– Сложно было устоять, – покачал головой он, виновато опустив голову. Будто бы стыдился своего любопытства.

Какое-то время понаблюдав за Озему, Генко вновь налила себе саке и осушила чашу. Образовавшаяся тишина позволяла ей снова и снова воспроизводить в памяти произошедшую битву, изредка мысленно возвращаясь к Йосинори только для того, чтобы снова запретить себе о нем думать.

– Как ты считаешь, Генко-чан… – начал Озему, привлекая к себе внимание, за что она была ему благодарна. – С нами обошлись справедливо?

Она замерла, так и не налив себе новую порцию саке, а после и вовсе поставила кувшин обратно на стол и требовательно посмотрела на Озему.

– Что ты имеешь в виду?

– Я размышлял о том, что погибший вчера бог встретил несправедливую смерть, – пояснил Озему, разглаживая свое весьма простое, но добротно сделанное кимоно. – Он не вершил зла, никому не вредил, но его убили, словно нет других богов, которые уж точно заслуживают смерти. Ему просто не повезло оказаться именно здесь. Выбери он любую другую деревню или же город, остался бы жив.

– Ты винишь Фумайо-сама в его выборе? Потому что виноваты в этом только демоны, которые напали на богов.

– В тебе говорит саке, а не здравый смысл. Ты ведь понимаешь, что я не это подразумевал.

– Тогда выражайся яснее.

– Ты никогда не думала, что во всех этих нападениях на ками есть смысл? Что ты просто однобоко рассматриваешь ситуацию?

Генко моргнула один раз, второй, но так и не поняла, что ей пытался сказать Озему. Он… защищал тех, кто был виновен в смерти богов и кицунэ и сеял хаос среди людей? Как мог он говорить о том, что в этих жестоких поступках есть смысл?

– Озему-кун, ты себя слышишь? Ты хоть понимаешь?..

– Да! – поспешно, резко и слишком пылко воскликнул Озему, внимательно и требовательно глядя на нее. – Я полностью осознаю то, что говорю. Но Генко, разве ты не видишь, что они делают? Они свергают власть, чтобы добиться лучшей жизни для нас, тех, кто оказался на самой окраине нашего мира: ками и ёкаев.

– Они просто убивают других богов, – зло припечатала Генко, едва не рыча.

– Они пытаются сделать мир более справедливым! – отмахнулся речной бог с той убежденностью, которая присуща всем, кто уверовал в подходящую им истину. – Разве Инари-сама поступила справедливо, когда изгнала тебя? Несколько убитых тобой людей в противовес всем, кто умирал от голода, когда твоя богиня была не в духе. А я? Презираемый лишь за то, что моя бабка оказалась человеком! Ватацуми-сама отказался выдавать за меня свою дочь из-за этого! Разве это справедливо?

– Даже не знала, что Кагасе-о так хорошо умеет говорить, раз ты решил последовать за ним!

– Ответь, Генко, почему ты до сих пор так привязана к Инари-омиками? Почему все еще предана ей? Разве все годы изгнания и молчания с ее стороны не охладили твое чувство долга?

Так вот что он о ней думал? Что все испытываемое Генко к Инари было лишь чувством долга? Почитание, уважение, обожание – даже этого было недостаточно, чтобы описать всю глубину