Молилась ли ты на ночь? - Елена Логунова

Он сунул руку под кушетку и вытащил небольшой сверток:

– Заначка! – развернул газетку, достал плоскую поллитровку «Пшеничной» и поставил ее на стол:

– Помянем Ашотика.

Живо смекнув, что Ашотик – это наверняка Полуянц, я не стала возражать против чаепития с водкой. В Ванином сложном хозяйстве нашлись чистые рюмки, мы выпили, не чокаясь, за помин души Ашота Гамлетовича и закусили печеньем. Я состроила подобающую случаю печальную мину, Ваня же, напротив, повеселел и, наливая по второй, подбодрил меня словами:

– Не грусти, красавица, я-то еще жив!

– А этот Ашотик, отчего он умер? – Я ловко вернула игривого бородача в русло нужного разговора.

– Несчастный случай, – ответил художник. – Еще пару дней назад был живехонек и веселехонек, а завтра хоронить будем. Автобус для желающих проститься с товарищем по творческому цеху подадут к служебному подъезду театра завтра в полдень. Приходи, после похорон будут поминки в кафе «Армада», славное местечко, там всегда весело.

– Интересное у вас представление о веселье! – пробормотала я. – Ашотик в театре работал?

– Служил! – Ваня поднял вверх заскорузлый палец. – Про работу в театре говорят «служба».

– Кем служил?

– Если честно, то пятым колесом в телеге, – хмыкнул он и поднял очи горе. – Прости, Ашотик, но это правда! Актер ты был никакущий, хотя с виду вполне годился в герои-любовники.

– А кого играл?

– Ну, кого? Кого играть не надо! – Ваня снова хмыкнул и снова виновато глянул на потолок и приложил руку к сердцу. – Лешего в новогоднем спектакле играл: четыре акта стоял на сцене пень пнем, и только в пятом должен был проскрипеть три слова. Еще «Кушать подано!» играл – это из сольных номеров, а вообще все больше в массовке торчал. Правда, в новой постановке «Робин Гуда» ему вроде пообещали роль со словами. Кинжал-то этот Ашотик специально для новой роли раздобыл, чтобы сделать свой сценический образ незабываемым.

– Он хотел играть разбойника с этим кинжалом? – уточнила я.

– Не разбойника, а жертву разбойного нападения, – объяснил Ваня. – По ходу действия героя Ашотика должны были пронзить клинком.

– Вот этим? – Я показала на кинжал, в отстутствие ножен опасно сверкающий сталью.

– Нет, что ты! Этим его можно было бы нашинковать, как колбаску! – возразил художник. – Это же настоящий осетинский кинжал, его чуток подточить – и можно будет платки перерубать на лету! Я по просьбе Ашотика смастерил усовершенствованную копию.

– С лезвием, которое при ударе утапливается в рукоять? – быстро спросила я.

– Бываешь в театре? Молодец, угадала, – похвалил Ваня.

– А где сейчас эта улучшенная копия?

– Не знаю, – бородач пожал плечами и налил нам по третьей. – Ашотик унес. Он и настоящий кинжал мне только на время оставил, просто полюбоваться, должен был на днях забрать… Теперь не заберет. Ну, за Ашотика! Чтобы в следующей жизни он был талантливым и везучим!

– В этой жизни он везучим не был? – спросила я, едва отдышавшись после третьей порции огненной воды.

– По-твоему, можно назвать везучим парня, который погиб в результате несчастного случая? – резонно спросил Ваня. – Да Ашотику везло как утопленнику! Он ключи в замке ломал, документы терял, барсетку у него крали, пакеты с покупками резали, руку он ломал в этом году дважды! На моей памяти, был только один случай, когда Ашотику повезло: прошлой зимой он выиграл пять тысяч рублей в казино.

– Повезло, – согласилась я.

– Но проиграл-то он гораздо больше! Вечно в долгах был, деньги у всех стрелял, перезанимал у одного, чтобы отдать другому.

– Ему денег не хватало? – я удивилась, потому что вспомнила далеко не бедняцкую обстановочку в квартире Полуянца.

– Постоянно не хватало, он за все халтурки брался и еще на другую работу устроился.

– Куда, не знаете?

– Не помню. – Ваня ожесточенно почесал лохматую башку. – В какую-то коммерческую фирму с математическим уклоном. Название какое-то простое, из арифметики – не то «Сложение», не то «Вычитание»… А давай теперь за знакомство выпьем?

– Лучше на посошок, – сказала я. – Мне уже пора уходить.

– Жалко, – пригорюнился Ваня. – А я так хотел показать тебе свои работы! Может, зайдешь в театр? Кованая бронзовая верхушка на новогодней елке в фойе – мой последний шедевр. Золоченая, с патиной!

– Я посмотрю при случае, – пообещала я и встала из-за стола. – Спасибо за чай. До свидания.

– Ты хоть телефончик оставь, а то иначе какое же свидание? – напомнил Ваня.

Пришлось дать ему визитку – разумеется, не ту, кошмарную, с обнаженной натурой, а вполне приличную служебную с телефоном рекламного агентства «МБС».

Удаляясь от художественного подвала длинными шагами по следам Ваниных валенок, я оглянулась и увидела, что бородач прижал физиономию к окошку и провожает меня строгим взглядом без улыбки.

На улице было очень холодно.

– Мало я водки выпила, – пробормотала я и тут же зашаталась, едва не упала и внесла поправку в сказанное выше:

– Выпила мало, но зато на пустой желудок!

Голова у меня вроде соображала нормально, а вот коленки после водки с чаем размякли, ноги подкашивались. Ковылять, качаясь и падая, к остановке общественного транспорта в таком состоянии было бы неразумно. Я повернула в противоположную сторону, решив, что у парадного подъезда театра сумею поймать такси.

Двери ТЮЗа были распахнуты настежь, и в них колонной по три шагали детишки. Они смеялись, визжали, гомонили, разрумянившиеся мордашки сияли радостью и предвкушением праздника: близился десятичасовой утренник. Детское веселье было таким заразительным, что я не удержалась, прибилась к колонне замыкающей и тоже вошла в фойе, а там мое внимание привлекла раскошная елка. Высоченное, под самый потолок, рождественское дерево было украшено не фабричными игрушками, а какими-то необыкновенно большими шарами, расписными лошадками, золочеными орехами размером с кокос и прочими дивными штуками. Я задрала голову, чтобы увидеть хваленую верхушку работы Вани-Вано-Джона-Ганса, и пошла по кругу, рассматривая это произведение искусства со всех сторон.

Портреты на стене я зацепила взглядом случайно, но один из них заставил меня остановиться так резко, что детишки, построившиеся за мной в хоровод, с визгом и хохотом повалились друг на друга. Оставив позади шевелящуюся кучу-малу, я подошла поближе к стене и рассмотрела фотографии.

– Это наши артисты! – с гордостью сказала оказавшаяся поблизости бабуля в униформе. – Альберт Макаров в роли короля Лира. Клара Щепоткина в роли Золушки. Катенька Травушкина, народная наша, лучшая Снегурочка за все годы существования театра!

– А это кто? – спросила я, указывая на портрет знойного брюнета в папахе и черкеске с газырями, с рукой, согревающей рукоять кинжала.