Гость Дракулы - Брэм Стокер

И вот теперь вы попали в переплет. Вам не позволят использовать на сцене детей, которых вы наняли. Скажу больше: вам вообще не позволят выпустить на сцену детей. Никаких. А вот я – уже от своего лица – нанял много молодых женщин маленького роста, которые имеют право выступать, пусть бы против этого возражала хоть вся полиция страны. Поэтому если вы захотите получить желаемое, мистер Густав, то вам придется обратиться ко мне. Все они принадлежат мне, и брыкаться бесполезно. Могу доказать где угодно, что все сделано по закону. Это вы предстанете жирным капиталистом, который, во-первых, обманул доверявшего ему бедного честного рабочего – меня, во-вторых, подписал нечестные контракты с бедными невинными детками, которым грозит голод на Рождество и, в-третьих, дал ложные показания в суде, что может подтвердить сам мировой судья и некоторые из ваших контрактов, подписанных с детьми. Подписанные не мной, конечно, ведь вы поклялись, что я не служу вам. Но в любом случае в контракте есть пункт о форс-мажоре. Это будет некрасиво выглядеть, правда? Ведь это я его вставил туда, и, смею вас заверить, в моих собственных контрактах такого пункта нет, даже в ущерб моей собственной защите. Вот почему, мистер Густав, лучше бы вам поторопиться и нанять танцовщиц из моей труппы. Я возьму с вас за них всего лишь двойную цену, как с моего бывшего патрона».

Итак, старик попал в переделку и понимал это. Он заставил меня вернуться в контору вместе с ним, а там незамедлительно составил и подписал со мной железный контракт на услуги более чем ста моих девушек.

«Имейте в виду, – сказал я ему напоследок, – сейчас вы можете получить стольких из них, сколько захотите, по обозначенной мною цене. Но если потом окажется, что девушек вам не хватает, и вы решите нанять еще, вам придется встать в очередь с остальными директорами. Ни один человек не может начать с нуля по второму разу!»

Все прошло хорошо. Как только начались репетиции, полицейские очнулись и устроили облаву по всей стране. Всех директоров театров вызвали в суд. Как и старого Густава, их нельзя было наказать, потому что пока они не сделали ничего противозаконного. Но эти уважаемые господа здорово перепугались, как и было задумано, и дали обязательства не нанимать детей, пока действует закон. Вот почему всем им пришлось в конце концов прийти ко мне, ведь я застолбил едва ли не всех карлиц в округе. Учтите, я из осторожности ни разу не употреблял этого слова, потому что, если бы хоть кто-то из девушек его услышал, они бы тут же разлетелись, как стая голубей, и всё из-за такого пустяка.

Потом началась потеха. Маленькие женщины умеют постоять за себя еще лучше, чем рослые. Те режиссеры и хореографы, которые привыкли тренировать детей для сезона пантомимы, вскоре поняли разницу. Некоторые из них пытались угрожать малышкам – «прелестницам», как я их называл; вот почему они считали меня очень хорошим человеком, и мы великолепно ладили друг с другом, – будто они дети, и гонять их нещадно. Но вскоре они осознали свою ошибку. Один из них, его звали Катберт Кинси и он служил в Королевском театре Квинхайта, съездил одной из девочек по уху. Но и она драться умела, да еще как! Эта крепкая храбрая малютка ничем не уступила бы и дикой кошке, как выражаются янки. Она просто сжала кулаки и бросилась на обидчика. Врезала ему разок в живот, потом в нос, да так, что он сразу юшкой умылся. И в тот сезон мистер Кинси больше уже не размахивал своими граблями. Боже! В некоторых театрах случались настоящие потасовки, потому что эти крошки хамства не терпели. А когда хореографы и режиссеры узнали, что они – женщины, и попытались приударить за ними, стало еще хуже. Более того, малышки смело подавали на парней в суд за нарушение обещания жениться, стоило только им попытаться сбежать. Говорю вам, в тот год ряды холостяков в театрах ужасно поредели. Я и сам был холостяком в те дни, так что я-то знаю, о чем говорю!

– Так вы именно так и тогда встретили свою жену, мистер Роско? – спросила вторая «старуха» – крупная женщина с крутым характером. Остальные члены труппы заулыбались, так как все знали, что миссис Роско, раньше служившей костюмершей, пришлось уволиться из труппы после победы в стычке с пощечинами, в которой вторая «старуха» потерпела сокрушительное поражение.

Второй режиссер, будучи одновременно членом руководства театра и ирландцем, от которого ждали вежливого отношения к женщинам, жестко контролировал свою вспыльчивость, за исключением тех случаев, когда он подавлял бунт или разбирался с розыгрышами среди своих подчиненных, добродушно ответил:

– Да, мэм. С гордостью заявляю, что это правда и что я благословляю тот день.

– Ее здесь нет, как я заметила, – сказала вторая «старуха» c учтивостью, не уступающей его собственной. – Можно спросить вас почему?

– Конечно, мэм, – сердечно ответил он. – Она уехала в длительное турне по Америке с первоклассной труппой.

– Вот как! А она в ней заведует гардеробом, я полагаю?

– Нет, мэм, – грустно ответил Роско. – Я c сожалением должен сказать, что она опустилась на ступеньку ниже.

– Понимаю. Она костюмерша?

– Нет, мэм. Еще ниже: ведущая «старуха». Но я должен сказать: эта труппа настолько первоклассная, что даже старух в ней играют молодые и красивые женщины, а не те, которые «раньше были» или «никогда не были», как обычно случается!

Радостный смех более молодых членов труппы показал, что выстрел попал в цель. Лицо второй «старухи» покраснело от гнева, и она произнесла – с большим усилием, но все еще вежливо:

– Надеюсь, теперь миссис Роско стала уважаемой женщиной?

– Продолжает быть ею, мэм, а не «стала»! Она всегда была уважаемой и на редкость спокойной женщиной с нежным сердцем. Кроме тех случаев, разумеется, когда ей приходится отвечать на оскорбления, как вам хорошо известно.

Вторая «старуха» удовлетворилась тем, что ответила злобным взглядом, так как осознала, услышав общее хихиканье, что оно направлено в ее адрес, а постановщик пантомимы глотнул пунша, чтобы утешиться, хотя напиток был очень горячий.

Ведущий повернулся к следующему в очереди – организатору гастролей, подозрительного вида мужчине средних лет.

– Надеюсь, теперь вы нам что-нибудь расскажете, Алфадж. Мы так редко имеем честь видеть вас во время путешествий, что поневоле задумаешься: не единственный ли это для нас в жизни шанс услышать какую-нибудь историю или воспоминание из вашего прошлого?

– Хорошо, старина. Сделаю все, что смогу. Надеюсь, дамы и господа, вы не станете возражать, если моя история будет немного скучновата. Все дело в том, что я так привык придумывать всякие небылицы о моих звездах, что голые факты кажутся мне прозаичными. Во всяком случае, для меня это может внести некоторое разнообразие, ведь я так устал находить новые добродетели в своих работодателях или новые стороны их старых достоинств.

И с этими словами организатор гастролей приступил к рассказу.

– Конечно, все вы помните Уолсли Гартсайда…

– Конечно! – произнес трагик. – Я помню, как он взял себе это имя. Правда, мне это не слишком понравилось; оно слишком напоминало то, которое я выбрал для себя – или, вернее, гм… – которое выбрали для меня мои спонсоры при «крещении». Я утешил себя рассуждением о том, что Уолсли – исторически более поздний вариант имени, чем Уэлсли.