Гость Дракулы - Брэм Стокер

Эта газета дошла до Гартсайда после завтрака, и он сразу же дал мне телеграмму:

Продолжайте, это хорошо. «Знамя» взяло нужную ноту. Да здравствует живое сердце международного циклона!

В тот же день я поехал дальше, в Комсток, следующий пункт нашего маршрута. Я, конечно, уже отправил туда много предварительных материалов, и редакторы прислали мне за них благодарность. Но когда я зашел в «Вуп» – как я понял, это была популярная газета, – меня приняли определенно холодно. Как правило, я не жалуюсь на отсутствие почтения…

– Явное преуменьшение, дорогой сэр, – сказал трагик с вызовом во взоре. – Вы явно себя недооцениваете, используя отрицание!

Рассказчик окинул актера гневным взглядом, но спокойно продолжал:

– …Но признаю, что был несколько разочарован. Я спросил у редактора, не оскорбил ли я его чем-нибудь, раз приветствие так отличается от написанных им слов. Он мялся и жался, но в конце концов признал, что его опечалило то, что я отнесся к газете «Вуп» Комстока не так хорошо, как к «Знамени свободы» Хаслвиля.

«Как это? – спросил я. – Я ведь послал вам на двадцать процентов больше предварительных материалов».

«Да, с количеством все в порядке, но там не было таких пикантных деталей, которые пробудили дремлющую совесть даже такого заштатного городишки, как Хаслвиль. Полагаю, вам известно, что мы, молодые города, не можем жить, питаясь прошлым. Прошлое – плохая диета для растущей молодежи. Более того, мы живем на спине друг у друга, вцепившись в нее когтями. Нам в нашей газете нужна не успокоительная микстура, а нечто противоположное, и ничто иное не принесет нам пользы. Так что давайте, выдайте нам нечто подобное! Нам нужно кое-что посильнее, чем вы дали для Хаслвиля».

«Но ничего сильнее нет. Если сказать больше, это уже будет неправдой».

Казалось, редактор поражен до глубины души. Он воздел руки, словно взывая к силам небесным, и воскликнул: «Правда?! Неужели я дожил до того, что организатор гастролей труппы говорит о правде? Послушайте, мистер, нет смысла беседовать с вами об этике. Или я пьян – но для меня это слишком раннее утро, – или в вас есть некая наивность, которая мне непонятна. И могу вам сказать для вашего просвещения, что нас здесь мало волнует правда. Комсток – маленький город, и мы тут быстро покрываемся потом, а в лесу полно места для расширения нашего кладбища. Когда я получил ваше первое письмо, то велел своим парням придержать коней, потому что это ваши похороны и вы разбираетесь в этикете. Но мальчики были не слишком довольны. Они – хорошие ребята и могут выбить искры из враля, сочиняя историю. Понимаете? Так что лучше беритесь за работу. Вы своих людей знаете, а они – нет, поэтому ваша история будет более правдоподобной. К семи часам мне нужна эта история, а потом чем быстрее вы уедете, тем лучше».

Мне ничего не оставалось делать, как только выполнять инструкции Уолсли Гартсайда. На этот раз его репутацию раздуло избиение жены. Я не собирался позволить парням из «Вуп» себя вздуть или проверить на себе быстроту выделения пота в Комстоке – а также принять участие в расширении его кладбища. Поэтому рассказ о приключениях У.Г. в качестве обвиняемого в полицейском суде Абингчестера, что в графстве Дербишир, – куда не доходят газеты, – был преподнесен во всех подробностях, вместе со словесным портретом лорда-канцлера, который вынес ему приговор, и отличным описанием побега Гартсайда из тюрьмы графства под свист пуль. Редактор прочел мое сочинение с сияющим лицом и сказал: «Это самая большая сенсация, которую мы когда-либо публиковали! Вот, я вам дам одну подсказку, которая наполнит ваш карман деньгами, если вы по-умному используете ее. Есть все указания на то, что после завтрашнего спектакля жители соберутся в лесу, и на одном из дубов вырастет новый желудь. Такой, знаете ли, с раздутым телом, но с гнилым сердцем. Понимаете?»

Я понял и послал с машинистом почтового поезда срочное письмо У.Г., где откровенно рассказал своему клиенту, куда могут завести его инструкции.

На этот раз он проявил благоразумие и изменил маршрут. Речь ведь шла не о тщеславии, а о его собственной шкуре. Поэтому новый желудь не вырос в лесу вокруг Комстока, хотя поисковая партия уже была наготове…

– Что ж, мистер Хемпич, – произнес ведущий, – вы следующий.

– Ладно, сэр, – сразу же начал тот. – История мистера Алфаджа о его «звезде» напоминает мне звезду другого толка, которая больше связана с родом моей собственной деятельности.

– Когда я обучался профессии театрального плотника, моим наставником был Джон Холидей, главный машинист сцены – тогда мы называли человека на этой должности «главным плотником» – старого театра Виктории в Халме. Конечно, название было не таким, но для рассказа и это сойдет. Если бы я произнес настоящее название того театра, оно только вызвало бы неприятные воспоминания. Могу сказать, что некоторые из вас, не дамы, – тут рассказчик галантно раскланялся во все стороны, – вспомнят случай с Арлекином, который погиб из-за несчастного случая в пантомиме. Нет нужды называть настоящие имена; беднягу можно назвать, скажем, Мортимер, Генри Мортимер. Причину того несчастного случая так и не выяснили, но я ее знал и хранил молчание так долго, что теперь могу говорить, не задев ничьих чувств. Они все уже давно умерли – те, кого могла интересовать смерть Генри Мортимера, и человек, виновный в его смерти.

Те, кто знает об этом случае, вспомнят, каким красивым, хорошо сложенным, щеголеватым мужчиной был Мортимер. На мой взгляд, он был самым красивым из всех виденных мною мужчин.

Тут раздался низкий, ворчливый голос трагика: «Громкое заявление!», однако Хемпич, казалось, его не услышал, а продолжал:

– Конечно, я тогда был всего лишь мальчиком и еще никого из вас, джентльмены, не видал – ни вас, мистер Уэлсли Доверкорт, сэр, доброго вам здравия, ни остальных. Не нужно вам объяснять, дамы, как хорошо обрисовывает костюм Арлекина красивую, стройную фигуру. Неудивительно, что в наше время суфражисток[43] женщины хотят быть и Арлекинами, и Коломбинами[44]. Хотя, надеюсь, они не сделают роль Коломбины мужской!

Мортимер был самым ловким парнем из всех, кто прыгал из люка. Он был так уверен в себе, что велел класть дополнительный груз, чтобы, когда падает противовес, он мог взлететь на пять или шесть футов выше всех прочих. Более того, обычно он поджимал в воздухе ноги – как лягушка, когда плывет, – и от этого его прыжок казался еще более высоким.

Я думаю, все девушки были влюблены в него, так как они обычно выстраивались за кулисами, когда наступал момент его выхода. Это не имело бы большого значения, так как девушки всегда влюбляются то в одного, то в другого, но тут возникли неприятности, как всегда, когда в деле замешаны замужние женщины. Было несколько женщин, которые, к их стыду, всегда преследовали Мортимера, несмотря на то что имели собственных мужей. Это было довольно опасно и трудно вынести мужчине, который хочет считаться порядочным. Но настоящее испытание – и настоящие неприятности – настигло молодую жену моего собственного наставника, а она была слишком красива, чтобы перед ней мог устоять мужчина из плоти и крови. Она начала выступать в пантомиме в предыдущем сезоне как танцовщица – и так высоко поднимала ноги! Она делала это лучше, чем девушки на целый фут выше нее ростом, потому что была крохотной и очень хорошенькой: с золотыми волосами, голубыми глазами и стройной мальчишеской фигуркой, не считая… в общем, ее никак нельзя было принять за мальчишку. Джек Холидей влюбился в нее без памяти, и, когда он ей об этом сообщил, а рядом не оказалось молодого ухажера с большим количеством денег, она вышла за него. Это был брак по расчету, как вы, дамы, это называете, но вскоре молодожены очень хорошо поладили, и мы все думали, что старик – а Джек по возрасту годился жене в отцы, и даже осталось бы еще несколько лет в запасе, – начинает ей нравиться. Летом, когда театр закрывался, он увозил ее на остров Мэн, а когда они вернулись, Холидей ни от кого не скрывал, что провел там самое счастливое время в своей жизни. Жена его тоже выглядела вполне счастливой и нежно относилась к супругу, так что мы все начали думать, что этот брак по крайней мере нельзя назвать несчастным.