Гунны – страх и ужас всей Вселенной - Вольфганг Акунов

Когда Аэций стал заложником в гуннской ставке, он был уже взрослым, зрелым мужем, и потому годы, проведенные «последним из римлян» у гуннов, стали решающими годами в его жизни. Мало того! Они стали решающими годами в извилистой, словно полет летучей мыши, прямо скажем, непростой, истории римско-гуннских военно-политических отношений на протяжении следующей четверти века.

В 423 г. переселился в лучший мир первый западно-римский император Флавий Гонорий Август, сын Феодосия I Великого, подлый убийца своего опекуна и тестя Стилихона. Безнравственный, циничный сластолюбец, один из слабейших римских венценосцев, так и остававшийся, в определенном смысле слова, несовершеннолетним всю свою жизнь. Единственным вполне самостоятельным деянием этого вялого, но последовательного аморалиста, кроме убийства Стилихона, была преступная прелюбодейственная связь Гонория с собственной сестрой Галлой Плацидией (Плакидой). Если, конечно, не считать, что Гонорий самостоятельно отменил гладиаторские бои со смертельным исходом. Как ни странно, в давно ставшей официально христианским государством Римской империи на аренах цирков через 100 лет после Константина I Великого (скармливавшего пленных франков и других германцев на арене цирков львам, как некогда императоры язычники – христиан) люди (в т.ч. христиане) продолжали биться насмерть с другими людьми и дикими зверями на потеху людям (в т.ч. христианам). И продолжалось это до тех пор, пока разъяренные зрители не растерзали христианского монаха Телемаха, бросившегося на арену разнимать поединщиков и т.о. испортившего зрелище. Лишь после этого благоверный август Гонорий, ревностный христианин, под давлением верхушки клира христианской церкви, запретил публичные бои между людьми на цирковой арене. Хотя травля зверей в цирках продолжалась!

В ту пору Аэцию было около 30. Преемник (а точнее – узурпатор престола) Гонория – император Иоанн (имя, прямо скажем, нетрадиционное для тогдашнего римлянина, хотя империя давно считалась христианской), бывший магистр оффиций (по-нашему – начальник канцелярии) покойного, воцарившийся в Равенне при поддержке полководца Кастина, назначил Аэция своим домоправителем и начальниом дворцовой стражи (говоря по-нашему – лейб-гвардии). Причиной столь быстрого карьерного роста, вероятнее всего, стали сохранившиеся у Аэция со времени его заложничества тесные связи с гуннами. А также его свободное владение гуннским языком. Ибо Иоанну, не признанному императором Второго Рима, угрожало вторжение в Италию восточно-римских войск. Уже знакомый нам константинопольский василевс Феодосий II «Каллиграф» вознамерился свергнуть Иоанна с западно-римского престола, на котором узурпатор еще не успел, как следует, закрепиться. И посадить на него своего не вышедшего из детского возраста двоюродного брата Валентиниана в качестве послушной восточно-римской марионетки (или «вассала», как выразились бы в Средние века). Но если бы Иоанну удалось, с помощью такого признанного эксперта по гуннским делам, каким был Аэций, заручиться военной поддержкой гуннской державы, тогда власти узурпатора над Западной Римской империей ничто бы не угрожало. «Иоанн, побуждаемый этим, послал Аэция, который в то время был смотрителем дворца, с большим грузом золота к гуннам, известным Аэцию ещё с того времени, когда он был у них заложником, и связанным с ним тесной дружбой, и приказал ему: как только вражеские отряды (восточно-римские экспедиционные войска – В.А.) вторгнутся в Италию, он должен напасть на них с тыла, тогда как сам Иоанн ударит им в лоб» (Григорий Турский, со ссылкой на Рената Фригерида).

Гуннская миссия Аэция, снабженного Иоанном крупной суммой в звонкой золотой монете, оказалась успешной. Гунны к тому времени уже так привыкли сражаться на разных «фронтах» и сторонах, что не видели причин, почему бы им не подраться теперь за Иоанна, раз он неплохо платит. Тем более под предводительством, видимо, симпатичного им Аэция, которого они хорошо знали и который в совершенстве овладел их языком. И вот 60 000 гуннских «конных дьяволов», если верить римским анналистам (приводимые ими цифры оспариваются некоторыми позднейшими историками, считающими их сильно завышенными – В.А.), все как один, изъявили готовность следовать за своим «кунаком-побратимом» Аэцием в Италию, чтоб защитить «мощью гуннского лука» западно-римского царя от войск царя восточно-римского.

Однако в те далекие времена, когда все ездили верхом или цугом, даже самые важные дипломаты передвигались с той же скоростью, что и обычные купцы. И потому установить (или восстановить) мир и спокойствие, уладив те или иные инциденты и конфликты, удавалось не всегда так быстро и часто, как ныне. Когда Аэций со своим «вспомогательным контингентом гуннских воинов-интернационалистов» прибыл в столицу Иоанна-узурпатора Равенну, оказалось, что высадившиеся в Италии восточно-римские войска уже успели нанести поражение войскам западно-римским. Мало того, потерпевший поражение Иоанн, как оказалось, был казнен за три дня до прибытия к нему на выручку Аэция с гуннским «ограниченным контингентом». Победоносный «магистр милитум» восточных римлян Флавий Ардавур Аспар (гот или же алан) бросил отрубленную голову узурпатора к ногам юного – семи лет от роду – Валентиниана, предназначенного стать константинопольской марионеткой на престоле Западной империи.

Поначалу улицы Равенны наполнились лязгом оружия. Благородный Аэций попытался было отомстить за обезглавленного императора. Но затем его здравый смысл одержал верх над понятиями чести и верности, свойственными древним римлянам и (не только древним) гуннам. Вспомним, как гуннские телохранители Стилихона защищали от подосланных Гонорием убийц того, кому поклялись в верности, до последнего вздоха. И оба римских полководца (или, говоря точнее – оба предводителя варваров на римской службе), западный и восточный, предпочли покончить дело миром. Вероятнее всего, более опытному и практичному Флавию Аспару удалось переубедить Флавия Аэция, доведя молодому и горячему коллеге до ума, что император-неудачник «крепко помер», и что весь героизм достойного сына Гауденция не приставит казненному Иоанну новой головы.

Итак, западно-римским императором-принцепсом-августом был провозглашен в 425 г., по старой памяти, из уважения к традициям, в еще зализывавшей раны, нанесенные Аларихом, «столице мира» – Ветхом Риме -, семилетний мальчик Плацид (Плакид) Валентиниан, за которого в действительности правила его мать Галла Плацидия. Гуннам, за оказанную ими военную помощь (хотя она фактически и не потребовалась, восточные римляне гота Аспара успели обойтись и без них), константинопольский василевс отсыпал еще больше золота, чем покойный узурпатор Иоанн. Передав сверх того во владение «кентаврам» провинцию Савию в Паннонии (славящуюся хорошими конскими пастбищами). Признавший над собой власть юного Валентиниана III (а фактически – регентши-матери Плацидии) Аэций остался домоправителем и комитом императорских гвардейцев-доместиков («комес доместикорум»), заняв, таким образом, сразу две ключевые должности. Чтобы гарантировать сохранение своих связей с гуннами и сохранить их симпатии, Аэций, женатый на дочери знатного гота Карпилиона (вариант: Карпилеона), отдал гуннам в заложники своего сына, также названного, в честь деда-германца, Карпилионом.

Легко понять, как трудно далась (западным) римлянам, получившим восточно-римскую марионетку на западно-римский престол, но не желавшим подчиняться диктату Восточного Рима, территориальная уступка, сделанная ими гуннам в 425 г. Савии – территории между нынешними реками Савой и Дунаем, области с городами Сирмием (ныне – Сремска Митровица в Сербии) и Сингидуном (нынешней столицей Сербии Белградом), было предназначено судьбой сыграть ключевую роль в разгоревшейся вскоре вооруженной борьбе между гуннами и Восточной Римской империей. Ибо, заняв предоставленную им область, гунны могли контролировать великий торговый водный путь, соединявший важнейшие торжища (места проведения ярмарок), расположенные между юго-восточной и центральной Европой. Аэций понимал, что теперь гунны получили легальный статус, коль скоро им было официально или, по-латыни, «де юре», отдано римлянами (в том числе и в его, Аэция, лице), во владение то, что они и без того уже присвоили себе, в ходе своих разбойничьих набегов, но исключительно по праву силы (а ведь «сила не есть право»). Так «воленс ноленс» на еще совсем недавно римской территории возник центр будущей гуннской державы грозного Аттилы. Чем, кстати говоря, был создан прецедент для фактического возникновения, на протяжении следующих десятилетий, в римских пределах, и других варварских государств, формально подчиненных Риму, но фактически почти полностью (а то и полностью) автономных, живших по собственным законам и связанных с императорским двором только личной преданностью и регулярными финансовыми вливаниями (трудно отличимыми от дани, уплачиваемой римлянами «чужим», «не римским», варварам, все сильнее напиравшим на границы Римской «мировой» империи извне).