Гунны – страх и ужас всей Вселенной - Вольфганг Акунов

Западно-готский царь и восточно-римский «магистр милитум» Аларих согласился принять западно-римское посольство, но ясно дал понять вчерашним «повелителям всего земного круга», что не продаст задешево плоды своей фактической победы. За снятие осады царственный вестгот потребовал, ни много ни мало, отдать ему все золото и все серебро, хранящееся за стенами Первого Рима, вне зависимости от того, принадлежало ли оно римскому государству, римскому народу, храмам языческих богов или христианским церквам. А заодно – всю ценную движимость и всех рабов варварского происхождения.

Когда ошеломленные посланцы римского сената, наконец, осмелились спросить, что же Аларих оставляет римлянам, готский владыка (и восточно-римский полководец) холодно ответил: «Жизнь». Поскольку был уверен, что они – в его руках. Да-а-а… Если и была у гуннского царевича заветная мечта, то она, несомненно, заключалась в следующем. Когда-нибудь осадить царственный город Рим на Тибре, как вестгот Аларих, и говорить с униженными римлянами так же высокомерно и надменно, как военачальник готов (хоть тот и был одновременно и восточно-римским полководцем – кто теперь об этом помнил!?). И тогда он, Аттила, возможно, тоже милостиво согласится несколько умерить свои требования. И дозволит побежденным римлянам, вместо того, чтобы «скрести по всем сусекам», собирая в дань победителю все золото и серебро, какое только ни найдется в Первом Риме, ограничиться уплатой ему более скромной контрибуции. В размере «всего лишь» 5000 фунтов золота, 30 000 фунтов серебра, 4000 шелковых одежд, доставленных из Серики, от синов, в Рим (мы помним, что китайский шелк ценился во всем Древнем мире как средство от паразитов), 1000 штук (рулонов) лучшей пурпурной ткани и 3000 фунтов перца (пряности, доставлявшиеся преимущественно через «Счастливую Аравию», в то время ценились, как известно, на вес золота – и не зря богача именовали «мешком перца»). В общем и целом, Аларих вел себя с римлянами честнее и приличнее, чем когда-то – галльский царь Бренн. Не только захвативший в 387 г. до Р.Х. Рим на Тибре, но и, взяв с римлян военную контрибуцию (меньшую, чем Аларих, но ведь ко времени галльского нашествия римляне не успели награбить так много золота, как к началу V в. п. Р.Х.), бросивший на чашу весов свой меч и потребовавший еще. Возразив римлянам, тщетно ссылавшимся на оговоренную в договоре сумму контрибуции, всего двумя словами: «Ваэ виктис», что означает по-латыни: «Горе побежденным!» Правда, при Бренне римлянам на помощь все-таки пришел, в конце концов, диктатор Марк Фурий Камилл, прогнавший (с помощью венетов) галлов из разграбленного теми города на Тибре. Теперь же нового Камилла не предвиделось…

Чувствуя себя брошенными собственным, западно-римским, императором Гонорием на произвол судьбы, сенаторы подумали-подумали… и возвели на римский императорский престол градоначальника-префекта «Вечного Города» Приска Аттала.

Свежеиспеченный император (фактически – узурпатор, ведь август Гонорий не был ни убит, ни отстранен от власти) поклонялся языческим богам, но, в угоду готам, принял христианство. Вдумайтесь, уважаемый читатель! Венчанный владыка христианской Римской империи, будучи язычником, принял крещение в угоду готским варварам (уже принявшим христианство, в его арианской форме, о чем еще пойдет речь далее)! Аттал (почти тезка Аттилы!) поспешил выбить памятную медаль с надписью «Инвикта Рома Этерна» («Непобедимый Вечный Рим»). Вся ироничность напыщенной надписи стала ясной «Урби эт орби» («Граду и миру») уже год спустя. Полностью зависивший от готов, Аттал, которому Аларих дал в начальники дворцовой стражи своего соратника, шурина и наследника Адольфа (Атаульфа) из рода Балтов, не нашел ничего лучше, как объявить войну Гонорию. Да еще и направить экспедицию на завоевание верной сыну Феодосия I Великого провинции Африки – житницы Западной империи (аналога житницы Восточной империи – Египта). Экспедицию Аттала, как и следовало ожидать, постигла неудача. Римляне взбунтовались против Аттала. Аларих снял с него в своей ставке знаки императорского достоинства и отправил их августу Запада Гонорию в Равенну. Как очередной жест миролюбия и желания договориться с сыном Феодосия Великого по-хорошему. В ответ Аларих просил для себя звания верховного главнокомандующего всеми войсками Западной Римской империи – только и всего. Ведь получил же он от императора Востока римский чин «магистр милитум»! Вы думаете, уважаемый читатель, что сын Феодосия Великого, засевший в крепости Равенна, оценил этот широкий жест варвара-гота по достоинству? Как бы не так!

Отсиживавшийся, как ядовитая змея, среди болот, в стенах Равенны лживый, вероломный и бессовестный август Гонорий обманул Алариха, надеявшегося заключить с ним мир и военный союз. После целой серии нарушений заключенного столь дорогой ценой (для римлян) договора и вооруженных стычек, в которых успех сопутствовал римлянам, раздраженный донельзя Аларих вновь подступил к Риму на Тибре. И опять блокировал подвоз в «царственный град» продовольствия. Игра в «кошки-мышки» продолжалась, пока, наконец, в августе 410 г., не настал-таки день падения «вечного» Рима на Тибре, разграбленного готско-гуннскими войсками Алариха. Хотя «вступив в Рим, они, по приказу Алариха, только грабят, но не поджигают, как в обычае у варваров, и вовсе не допускают совершать какое-либо надругательство над святыми местами» (Иордан). Возможно, именно в день падения «Вечного города» Аттила перестал быть римским заложником и начал свое кровавое восхождение к вершинам власти. Перед ним, царевичем и полководцем, гунном и другом готов, открылся раздвоенный, глубоко противоречивый мир. С одной стороны, готы (как и большинство других германцев) были арианами. Т.е. христианами, хотя и не почитавшими православных епископов Первого и Второго Рима. В оправдание германцев-ариан можно сказать следующее. В свое время римские христианские миссионеры – например, просветитель готов епископ Вульфила-Ульфилас, крестили их по арианскому обряду, ибо тогда арианство было господствующей формой христианства в самом Риме. Даже святой равноапостольный царь Константин I Великий принял крещение, притом только на смертном одре, по арианскому обряду и от епископа-арианина Евсевия Никомидийского, друга и единомышленника другого Евсевия – Кесарийского (автора официального жития крестителя Рима – «Жизни Константина»). Впоследствии римские христиане, в связи с переходом своих владык-императоров, объявивших арианство ересью, в другую, православную, форму христианства, одержавшую, в пределах империи, в конечном итоге, победу над арианством, послушно взяли с них пример, по принципу «каков поп, таков и приход». Но чуждые римскому сервилизму во всем, включая вероисповедные вопросы, крещеные германцы заартачились, оставшись в большинстве своем верными христианству в той форме, в которой были в него обращены (т.е. арианству). Тем не менее, готы, хоть и были арианами, свято чтили память первого римского епископа – Святого апостола Петра. Готы Алариха нашли священные сосуды и утварь первых христианских общин Рима – града Святого Петра – в жилище спрятавшей их престарелой девы-христианки. И, движимые христианским благочестием, перенесли их, под защитой своего победоносного оружия, – через весь Рим. До базилики Константина, воздвигнутой над предполагаемой гробницей апостола Петра на Ватиканском холме. Доставив их туда в целости и сохранности, хотя они были из золота и серебра! Как писал Эдуард Гиббон – непревзойденный живописатель упадка и крушения некогда великого Рима: «Вдоль всего расстояния, отделяющего оконечность Квиринальского холма от Ватикана, многочисленный отряд готов в боевом порядке и с блестевшим на солнце оружием сопровождал по главным улицам своих благочестивых соотечественников, которые несли (в православный храм Святого Петра – В.А.) на своих головах священные золотые и серебряные сосуды, а к воинственным возгласам варваров присоединялось пение псалмов. Из соседних домов толпы христиан присоединялись к этой религиозной процессии, и множество беглецов всякого возраста и звания и даже различных сект воспользовались этим случаем, чтобы укрыться в безопасном и гостеприимном святилище Ватикана. Ученое сочинение о Граде Божьем было, по признанию самого Св. Августина, написано для того, чтобы объяснить цели Провидения, допустившего разрушение римского величия. Он с особым удовольствием превозносит это достопамятное торжество Христа и глумится над своими противниками, требуя, чтобы они указали другой подобный пример взятого приступом города, в котором баснословные боги древности оказались бы способными защитить или самих себя, или своих заблуждавшихся поклонников». Гиббон также подчеркивал, что «прокламация, изданная Аларихом при вступлении в завоеванный город, обнаруживает некоторое уважение к законам человеколюбия и к религии. Он поощрял своих солдат не стесняясь забирать сокровища, составлявшие награду за их храбрость, и обогащаться добычей, собранной с привыкшего к роскоши и изнеженного народа (римлян – В.А.); но вместе с тем он убеждал их щадить жизнь тех, кто не оказывает никакого сопротивления, и относиться с уважением к храмам апостолов Св. Петра и Св. Павла как к неприкосновенным святилищам. Среди ужасов ночной сумятицы некоторые из исповедовавших христианскую религию готов выказали религиозное усердие новообращенных, а некоторые примеры необыкновенного с их стороны благочестия и воздержанности рассказаны и, быть может, разукрашены усердием церковных писателей» (Гиббон). С другой стороны, Рим был, после прихода Алариха, охвачен восстанием десятков тысяч рабов и рабынь, поднявшихся на своих господ, не имевших больше власти, чтобы усмирить их. По Гиббону, восставшие невольники «удовлетворяли свою личную злобу без всякой жалости или угрызений совести и когда-то сыпавшиеся на них позорные удары плети были смыты кровью виновных и ненавистных семейств». По сравнению с охваченными ненасытной – и, конечно, справедливой – жаждой мести угнетателям, яростью и гневом рабами, знавшими в домах своих господ все входы-выходы, все укромные уголки, готы и гунны представлялись римской знати безобидными (пусть даже и незваными) гостями. Исповедуемое готами христианство не могло защитить знатных римских женщин и девушек. Но бывало и так, что, когда взбунтовавшиеся рабы мстили по-мужски вчера еще столь гордым, неприступным женам и дочерям своих жестоких хозяев, подвергая римлянок, кроме насилия, еще и пыткам, «более страшным для целомудрия, чем сама смерть» (Гиббон), тем порой приходили на помощь готские завоеватели, врывавшиеся на их крики в дома снаружи. Во всяком случае, об одном таком удивительном примере готского благородства сохранилось историческое свидетельство. Разумеется, напоминающее одну из тех легенд, что возникают иногда на фоне кровавых событий, связанных с падением великих городов (вроде известной легенды о великодушии Сципиона). Одна римлянка, «отличавшаяся необыкновенной красотой и православием своих религиозных убеждений» (Гиббон), упорно сопротивлялась готскому предводителю (исповедовавшему, по Созомену, христианство в форме арианской ереси, как и большинство германцев). Причем даже после того, как он, разъяренный ее сопротивлением, «с запальчивостью влюбленного», ранил строптивицу в шею мечом. Тогда гот, защищая добродетель римлянки своим обнаженным мечом, довел ее до ближайшей христианской церкви, дал перепуганным церковным сторожам шесть золотых монет из своей военной добычи и приказал передать добродетельную матрону ее супругу, когда тот вернется, не подвергая свою подзащитную никаким оскорблениям. Какова же была репутация римских церковных сторожей, если они, с точки зрения «дикого варвара», нуждались в подобном предупреждении! Но это так, к слову…