На пике века. Исповедь одержимой искусством - Пегги Гуггенхайм

Уин Хендерсон была удивительной женщиной. Не представляю, что бы я делала без нее. Благодаря ей в галерее все работало как часы, хотя прежде она не имела подобного опыта работы. По профессии она была полиграфистом и умела обращаться со многими современными типографскими станками. Ее стараниями мы всегда печатали изумительные приглашения и каталоги. Она обладала практическим умом, необычайным тактом и светскими манерами и запоминала лица всех посетителей галереи, на что я была не способна. Она умела наслаждаться жизнью. Как-то раз я заставила ее пересчитать всех своих любовников. Она оставила это занятие, дойдя до сотни. В то время она сильно растолстела, но в молодости, должно быть, была настоящей венецианской красавицей. К ее печали она уже не пользовалась таким успехом у мужчин, но никогда не завидовала чужому счастью. Более того, она все время побуждала меня радоваться жизни. Несколько лет назад она пыталась свести меня со своим любимым сыном Айоном, а потом переключилась на младшего, Найджела. Он был душкой, но я всегда относилась к нему лишь как к славному ребенку, хотя любила его нрав и чувствовала, что мы сделаны из одного теста. Когда Уин поняла, что ничего не выйдет и что я все еще влюблена в Беккета, она отправила меня обратно в Париж. Беккету польстил мой визит и моя настойчивость. Он находился в странном состоянии и сказал, что однажды наша жизнь наладится. С самого рождения у него оставались ужасные воспоминания о жизни в материнской утробе. Они без конца его преследовали, и у него случались кошмарные приступы удушья. Он не мог определиться, хочет ли он меня, но отпускать меня он не решался. (В качестве замены нашей сексуальной жизни мы беспробудно пьянствовали и гуляли по Парижу до утра.)

Моя влюбленность в Беккета зиждилась на уверенности в том, что он способен на большую страсть и что я могу ее в нем разбудить. Он же это всегда отрицал и говорил, что мертв, что не способен на человеческие чувства и потому не смог полюбить дочь Джойса[36].

Я спросила у Хелен Джойс, что мне делать с Беккетом, и та посоветовала взять его силой. И вот однажды вечером, когда он вел себя нерешительно и будто бы против своей воли склонялся ко мне, мы шли с ним домой, и я подумала о том, насколько меньше он станет мне нравиться, если я его заполучу. Когда он взял меня под руку и у меня в голове промелькнула иллюзия, будто все решено, я поймала себя на мысли: «Как же скучно». Тем не менее я настояла на том, чтобы остаться у него на ночь. Внезапно он испугался и бросился прочь, оставив меня одну в квартире. Мне было так плохо, что я встала в четыре утра и написала стихотворение, которое оставила у него на столе, а затем уехала обратно в Англию.

Итак, мне вновь пришлось отказаться от своих притязаний на Беккета. Но вскоре мне было суждено снова увидеть его, когда он приехал в Лондон на открытие выставки его обожаемого ван Вельде. Когда картины развесили на стенах моей галереи, они еще сильнее стали смахивать на Пикассо. Судя по всему, все критики сошлись на том же и не стали привлекать к этой выставке большого общественного внимания. Ван Вельде же был счастлив, так как я продолжила покупать его картины под разными именами и часть из них раздаривать друзьям. Все потому, что я любила Беккета, а Беккет любил ван Вельде.

На выходные я пригласила ван Вельде с женой в Питерсфилд и там развесила по всему дому его гуаши. После долгих раздумий к нам присоединился и Беккет. Мы неплохо провели вечер, особенно благодаря компании Джорджа Риви с супругой. Когда я легла спать в столовой, предоставив спальню чете Риви, ко мне пришел Беккет. Он сообщил мне, что у него появилась любовница, и спросил, не имею ли я что-то против. Разумеется, я ответила, что нет. По его описанию она скорее походила на мать, чем на любовницу. Она пришла к нему в квартиру, развесила там шторы и стала ухаживать за ним. Он не был в нее влюблен, но она не устраивала сцен, в отличие от меня. Я видела ее однажды еще до того, как она стала его любовницей, тогда ею была я, и мне не пришло в голову ревновать к ней; для этого ей не хватало привлекательности. Она была примерно моего возраста, и мы обе были старше Беккета. После его признания я таки решила найти утешение в Мезенсе.

Э. Л. Т. Мезенс был поэтом-сюрреалистом и директором Лондонской галереи — моим соседом по Корк-стрит. Наши галереи делили один фасад здания, и мы прикладывали все усилия, чтобы не мешать выставкам друг друга. Я покупала у Мезенса картины. Это был веселый маленький фламандец, несколько вульгарный, но в остальном крайне приятный и сердечный. Он хотел заполучить меня в любовницы, и мы договорились об ужине. Наша связь началась еще до отъезда Беккета в Париж, и я получала дьявольское удовольствие от этого.

Роман с Мезенсом продлился недолго. Я призналась, что влюблена в Беккета, и помчалась в Париж в надежде снова увидеть его. Мезенс был редактором сюрреалистической газеты «Лондон Буллетин», весьма неплохой, но слишком коммерческого склада, как и сам Мезенс. Газета эта рекламировала все, что Мезенс продавал в своей галерее, и он бесплатно печатал мои каталоги в обмен на рекламу, за которую я платила. Я хотела сама управлять этой газетой и сделать ее лучше, но Мезенс ревновал меня и не желал иметь других напарников, кроме Хамфри Дженнингса. В этот раз я переправила в Париж автомобиль для Беккета. Я известила его телеграммой о своем приезде, но он не встретил меня в Кале, как я надеялась. Он с равнодушным видом ждал меня в своей квартире и вел себя так, будто я его утомляю.

Как-то раз днем, когда мы были с ван Вельде и его женой в квартире Беккета, они с ван Вельде вдруг стали меняться одеждой. Это было зрелище весьма гомосексуального характера, но исполненное ими с таким видом, будто ничего необычного не происходит. В обличительном порыве я заявила, что Беккет влюблен в ван Вельде. Затем мы пошли на танцы, и там случился ужасный скандал; Беккет ушел, оставив меня с четой ван Вельде.

После этого случая наши отношения стали прохладными, и мы практически перестали встречаться. Я жила у Мэри и спустя какое-то время сказала ей: «Мне нет смысла тут оставаться, раз я не вижусь с Беккетом». Я решила вернуться в Лондон. Перед отъездом я написала ему, что хотела бы попрощаться. Он несколько оживился, и мы решили напоследок вместе отвезти ван Вельде с женой на юг, где они собирались жить.

Спланировать отъезд оказалось непросто, поскольку Беккет каждые выходные проводил с любовницей и не мог просто так изменить своим привычкам. В конце концов мы таки собрались и выехали в два часа дня в воскресенье на моем «деляже». Беккет отвез нас в Марсель, и оттуда мы на день отправились в Кассис. ван Вельде и его жена недоумевали от происходящего: они совершенно не понимали, что между нами происходит. Они много раз оказывались свидетелями наших ссор и не могли понять, почему мы постоянно начинаем все сначала.