Врата небесные - Эрик-Эмманюэль Шмитт

опасаешься какой-то беды от этого вина?

– Нет.

– Это объяснило бы ошалелое выражение твоего лица.

– Прости, я задумался.

– Это вино обладает лишь достоинствами, потому что подарил мне его ты. Выпей.

– Я не хочу пить.

Ее тон стал суровым, повелительным:

– Пей, иначе я заподозрю, что ты отравил это вино.

– Я не отравил его.

– Докажи это. Пей.

Державшая чашу рука Нимрода задрожала. Он тянул с ответом. Убежденный в том, что Кубаба вот-вот рухнет, царь тянул время и отчетливо осознавал, что это промедление выдает его. Царица язвительно усмехнулась:

– Твое поведение, Нимрод, похоже на признание.

– Кубаба, что ты вообразила?

– Усмири мое воображение. Успокой меня. Пусть один из твоих людей выпьет эту чашу.

Нимрод просветлел: Кубаба даровала ему необходимую отсрочку. Дрожащим голосом он бросил:

– Эстуним!

Один из его телохранителей сделал пять шагов вперед. Нимрод протянул ему чашу:

– Пей!

Эстуним заартачился. Гневный взгляд господина запретил ему сопротивляться, дав понять, что в любом случае, выпьет он или нет, смерти ему не миновать. Обливаясь потом, Эстуним схватил и осушил чашу. С последним глотком глаза его наполнились ужасом, он забился в судорогах, замычал и отбросил сосуд.

Затем упал и, схватившись руками за живот и задыхаясь, покатился по полу.

– Странно… – без всякого сочувствия проворчала царица. – Может, не привык к вину?

Нимрод кусал губы, не зная, что ответить. Эстуним задыхался и хрипел, что передавало зрителям его мучения. Даже нас, находящихся за ширмами, трясло от сострадания к агонизирующему.

Кубаба спокойно поинтересовалась:

– Ну что, будем смотреть, как он подыхает, или твои люди позаботятся о нем?

Нимрод вздрогнул, а затем выкрикнул приказ своим телохранителям. Начальник стражи вытащил кинжал и, чтобы прекратить страдания умирающего, вонзил его в грудь Эстунима. После чего скомандовал, чтобы двое наемников унесли труп.

Кубаба вжалась в спинку трона.

– Какая жалость! Такой большой парень – и не переносит вина… Ну что же, чтобы утешиться, выпью еще.

Она подставила Нимроду свою пустую чашу.

Тот глазам своим не верил: Кубаба только что раскрыла правду и снова требует напиток! Решительно никакая она не проницательная и не коварная, а попросту слабоумная.

– Будь добр, налей мне сам.

Она по-прежнему протягивала к нему руку с чашей. Нимрод поднял сосуд, приблизил его горлышко к чаше, склонился и налил в нее роковой нектар. С ловкостью охотницы Кубаба ухватила его за запястье, кувшин упал, Нимрод пошатнулся. Старая царица притянула гостя к себе, стиснула его голову между колен и прижала к его горлу острие кинжала.

Он попытался вырваться, но она усилила хватку. Солдаты Нимрода выхватили мечи, люди Кубабы – тоже.

– Прикажи им, чтобы не двигались, – прорычала она, – или я тебя прикончу.

Он проорал:

– Не подходить!

Кубаба еще сильнее сжала его голову.

– Твои люди готовятся к нападению, мои тоже. Будет резня. И начнется она с тебя, Нимрод.

Отказавшись от попыток высвободиться, он заканючил:

– Кубаба, почему…

– Ты меня за дуру держишь? Ты думал, я позволю тебе уйти? Чтобы ты подождал пару недель и снова взялся за старое, заслав ко мне убийц или затеяв поход на мой город. От тебя трудно избавиться!

Она сильнее прижала к его шее острие клинка, но кожу не пронзила.

– От меня тоже не так-то легко избавиться.

– Кубаба, умоляю тебя…

– А ну-ка, цыц! Молчать! После твоей болтовни и кривляний мне необходимо прочистить мозги. Итак. Ты пришел уничтожить меня. Не вышло. Какая жалость! Только что все шло как по маслу: ты бы укокошил моего прекрасного Хуннуву, уйму моих людей, а затем завладел бы моим состоянием и моими запасами и увел бы мой народ, чтобы строить свою дрянную Башню. Но старуха почуяла твою ловушку. О, какие красивые волосы! Как у девушки… покажи их, зачем прятать их под слоем масла. Так что же мы сделаем? Если я казню тебя, твои солдаты отреагируют, прольется кровь, я рискую погибнуть. Если я тебя отпущу, ты разозлишься, задергаешься, как вошь на гребешке, и вернешься со своим войском, чтобы отомстить. Это не принесет никакой пользы моему народу. Ах, что же ей делать, бедной царице Кубабе? Что же ей делать? Трудный вопрос, верно?

– Мм…

– Молчи.

– Я…

– Сейчас размышляю я, а не ты. Следовательно, я предлагаю третий выход: я тебе помогу.

– Что?

– Я помогу тебе, и ты оставишь меня в покое. Согласен? Мне известно твое положение, Нимрод, истинное положение дел. Что бы ты ни говорил, строительство Башни застопорилось: рабы болеют, тебе нечем их кормить. Но Кубаба рядом! У Кубабы всегда есть идеи. Все можно решить в два счета. Во-первых, я по низким ценам продаю тебе мои сельскохозяйственные излишки – не ради твоих прекрасных глаз, а чтобы избежать войны. Во-вторых, я ненадолго отдам тебе алмаз моей души, свет моих очей, того, кто вылечит тысячи твоих рабов: своего целителя. Даже не сомневайся! Без него и его противоядия я уже отошла бы к праотцам и не смогла бы предложить тебе эту выгодную сделку.

Услышав слова царицы, я аж подскочил так, что едва не свалил ширм: Кубаба распоряжается мною, словно я ей принадлежу! К тому же такой обмен откроет Дереку, сиречь Нимроду, что я жив! Недопустимо!

В ужасе я юркнул в соседнее помещение. Укрывшиеся за ширмами солдаты зорко следили за ходом поединка, который вела их повелительница с неприятелем, и даже глазом не моргнули.

Я торопливо, стараясь не выдать себя чрезмерной поспешностью, пересек Дворец ароматов. Миновав последний караульный пост, я вприпрыжку домчался по улочкам Киша до нашего пансиона и, едва вбежав во двор, крикнул:

– Маэль, Саул, Роко!

Должно быть, они задремали, потому что я не получил никакого ответа.

– Просыпайтесь! Нам надо бежать!

В иных обстоятельствах я бы умилился, что они не ведают об опасности – чистые сердцем, блаженные чистые сердцем, – но время поджимало, и я проревел:

– Немедленно!

Тут я заметил хозяина, тот скорчился в углу и стучал зубами от страха. Я бросился к нему:

– Где они?

– Арестованы. Их увели солдаты.

– Когда? Куда? Чьи солдаты?

Едва я произнес эти слова, как на крепостной стене появились двадцать вооруженных людей. И по приказу своего командира бросили сети, которые накрыли меня.

Ночь. Темница.

Луна напоминала холодный глаз слепого. Она не освещала, а рассекала: находясь в зените, она разделывала пейзаж на черные и белые зоны; в темных частях я не различал ничего, но ничего не видел и в тех серебристых, отсветы которых меня ослепляли.

Оторвавшись от подвального оконца, я рухнул на пол. Все затаило дыхание. Включая тьму и камни. Кисловатый запах