Печать судьбы - Шеннон Майер

выдохнул, его глубокие карие глаза стали задумчивыми.

– И что?

– Я не могу раскрыть их без того, чтобы меня не поймали. Мне нужен кто-то, кто поможет их найти, кто-то, кого никто не заподозрит.

Он рассмеялся и широко развел руками.

– Ты же не думаешь, что они меня не заметят?

– Возможно, в другой форме ты останешься незамеченным.

Лохлин опустил руки, поморщившись.

– Собака.

– Разве это не одна из твоих форм?

– Я предпочитаю, чтобы другие не знали, что я могу принимать больше одной формы. Ты же знаешь, что… наследство моего отца… не то, что стоит выставлять напоказ, особенно для стаи.

Он был прав, и я это понимал. То, что Лохлин наполовину фэйри, наполовину оборотень, дало ему уникальный набор навыков, которыми не обладал ни один другой оборотень. Его магия позволяла ему принимать множество обличий семейства собачьих.

– Волк будет довольно… очевиден. Но милая дворняжка? Которую я мог бы подарить своей тете? – настала моя очередь широко развести руками. – Почему нет?

– Частенько ты скармливаешь своей тете собак? – он склонил голову набок. – Я не хочу, чтобы мной пировали.

Мои шаги замедлились.

– Через несколько недель у моей тети день рождения, я скажу ей, что ты – ранний подарок. В качестве домашнего любимца, конечно. Ты будешь не первым.

Лохлин медленно вздохнул.

– Я почти жалею, что позволил тебе спасти свою жизнь.

– Дважды, – напомнил я ему.

Он поморщился.

– Дважды. Отлично. Я сделаю это, но мне нужно немного времени, чтобы привести в порядок некоторые дела в связи с длительным отсутствием. Встретимся здесь завтра вечером.

Он протянул руку, и я пожал ее, потрясенный тем, что он заключил меня в медвежьи объятия.

– Ты глубоко увяз, брат. Но я прикрою тебя.

Он отпустил меня, и я отступил назад.

– Прими мою благодарность, волк.

Он издал лающий смешок.

– До встречи завтра вечером.

Лохлин снова растворился среди деревьев, а я повернул обратно в свое королевство.

К предательству, которое был полон решимости раскрыть.

22

Сиенна

Я подавила зевок, сидя в жестком кресле гостиной и слушая, как оркестр из шести человек играет, уверена, очень сложную пьесу какого-то умершего композитора – которого некоторые вампиры вокруг меня, возможно, знали лично. Музыканты и сама пьеса были впечатляющими, но с каждой минутой я становилась все более встревоженной. Прошло три дня с моей встречи с Домиником в саду – четыре с тех пор, как я стала свидетелем его разрядки с мыслями обо мне, – и теперь он избегал меня, словно я заразна.

Но в его отсутствие у меня появились новые потенциальные аукционеры. Танцем на шесте я привлекла внимание нескольких вампиров, двое из которых теперь окружали меня, трогали где угодно, даже если это было против правил. Но существовали способы справиться с ощущением того… как Джордж справа от меня уронил свою программку и погладил мою лодыжку, когда наклонился, чтобы поднять ее. Или того, как Михаэль слева от меня случайно провел пальцами по моей груди. Но ни один из них не действовал на меня так, как Доминик, и, кроме как за настольной игрой прошлым вечером, я его не видела.

Он всерьез планировал держаться от меня подальше? Почему он думает, что быть с ним опасно? Он силен, невероятно силен, и поклялся защищать меня, так почему же думает, что может навредить мне?

Наконец – к счастью – концерт закончился, и Герцогиня объявила, что мы должны перейти в соседнюю комнату для угощения и беседы. Я была беспокойна. И говорила себе, что это из-за того, что я так долго сидела – не то чтобы меня беспокоило, что Генерал не пришел. Часы Игрищ Жатвы тикали, но мысль о том, что я снова подвергнусь вниманию этих развратников, была выше моих сил, даже если они могли стать запасным планом выживания.

Но я хотела Доминика не потому, что меня к нему влекло. Нет, на самом деле это был минус. Я хотела его потому, что…

– Не хочешь чашечку пунша? – спросил Джордж с вежливой улыбкой.

– Было бы чудесно, – скромно ответила я.

Все это было игрой, точно такой же, как та, в которую Доминик и Принц Уилл играли прошлой ночью, только сейчас все имело реальные последствия. Это был вопрос жизни и смерти, и мне нужно взять себя в руки. Доминика здесь нет, он намеренно решил держаться от меня подальше, поэтому мне нужно сосредоточиться на мужчинах, которые заинтересованы.

По крайней мере, на срок, достаточный, чтобы совершить побег. На моем браслете осталось сорок восемь бусин.

Джордж вернулся с пуншем, затем начал рассказывать мне, что познакомился с композитором с нашего концерта в Париже во время ночи разврата, и все это время его взгляд то и дело опускался на мою грудь, выглядывающую из глубокого декольте. Именно для этого мне пришлось потуже затянуть корсет, но я надеялась привлечь взгляд не Джорджа.

Мой собеседник перешел к другому рассказу, связанному с Джорджем и Ф. Скоттом Фицджеральдами, и я перестала слушать, оглядывая комнату. Мужчины вились вокруг женщин, как стервятники, ожидая разрешения утащить свою добычу. Это казалось не очень удачной аналогией, учитывая, что стервятники обычно пожирают мертвую плоть, но после того, как нашла туфлю Холли, уверена, я была не так далека от истины.

Но внезапно я поняла, что на вечере не хватает еще кое-кого – Графа Энтони ДюМона. Я была уверена, что видела его сидящим в первом ряду во время представления, но сейчас его не было. Я не была опечалена тем, что он ушел, – совсем наоборот, – однако он посещал все остальные мероприятия, поэтому казалось странным, что он ушел сейчас. Это напомнило мне тот раз, когда я заметила огромного паука на стене спальни, но он исчез до того, как я вернулась с ботинком в руке. Тревожно.

После того как заставила себя вытерпеть десять минут хвастовства Джорджа, мне показалось, что стены вокруг меня сомкнулись. Я не знала, сколько еще смогу выносить Джорджа, а в комнате не было больше никого, с кем мне было бы интересно даже разговаривать, не говоря уже о прикосновениях.

Мысль о нашей с Домиником встрече в саду заполнила мои мысли, заставив щеки покраснеть. Я представила, как Джордж заключает меня в объятия, как это сделал Доминик, накрыв мои губы своими, и меня затошнило.

Я хочу только Доминика. Почему он не хочет меня?

Поправка, я