День гнева - Йонас Бонниер

– Не знала, что ты такой злой, Синдре.

Тут Синдре задался вопросом, не выпила ли она. В отличие от большинства людей, Микаэла, приняв на грудь, смелела, а не раскисала и выражалась куда яснее, чем трезвая, даже если язык заплетался.

– Это она сделала тебя таким, – продолжала распаляться Микаэла. – И настроила против моей сестры.

– Ты имеешь в виду Анну?

– В ней сатана, так говорит Эва.

– Рассуждай о том, в чем хоть немного смыслишь, – предупредил Синдре, возвысив голос. – И не впутывай в это Эву и сатану.

Микаэла смотрела на него обеспокоенно, но не только. В ее взгляде Синдре уловил нечто новое, что можно было, пожалуй, назвать выражением материнской заботы. Что, собственно, такого наговорила ей Эва?

– Теперь в этом доме все будет по-другому, Синдре, – снова заверила она, на этот раз почти с нежностью. – И будет лучше. Понимаю, что и сама виновата во многом, не только она. Теперь я буду сильнее.

Дальше Микаэла изложила ему свой план. Во-первых, ужины. По вечерам они будут есть все вместе – она, Синдре и дети. Без Анны, которая, как прислуга, не может сидеть с ними за одним столом.

Синдре понял, что эта идея исходит от Эвы. Что Микаэла лишь слово в слово повторяет, что сказала сестра.

Он восхитился новой игрой Эвы Скуг, запустившей щупальца сквозь стены Гренста-горда. Входило ли переселение в его дом Микаэлы в ее планы изначально, или же Синдре женился на сестре Эвы по собственной инициативе? Он уже не помнил, как все произошло, но в любом случае это было ошибкой.

Они сидели на кухне и ели. Первые недели после объявления нового порядка Микаэла готовила сама. Возможно, только потому, что это согласовывалось с представлениями Эвы Скуг об идеальной жене, но в любом случае Микаэла была кто угодно, только не кулинар. Ее способность пережарить, недосолить или недоложить чего-нибудь в любое блюдо поражала. В конце концов, Микаэла обратилась за помощью к Анне, и та, конечно, не оставила ее. Долма, эскалоп – по крайней мере, содержимое тарелок стало съедобным.

Что касается разговоров за столом, здесь ситуацию спасали дети. Ирис и Антон приняли новые порядки, хотя и не изменили своего отношения к Микаэле. Они как ни в чем не бывало обсуждали школьные новости и одноклассников, избавляя Микаэлу и Синдре от необходимости говорить друг с другом и лишний раз доказывая тем самым, что говорить, собственно, не о чем.

После ужина Синдре отправлялся на прогулку, что тоже стало частью нового порядка и не обсуждалось. Дети знали, что после десерта папа уйдет из дома, а когда он вернется, они уже будут спать. Все чаще и Микаэла успевала лечь к тому времени. Она по-прежнему спала в комнате для гостей. Иногда по возвращении Синдре видел свет сквозь неплотно прикрытую дверь гостевой, но Микаэла к нему не выходила, за что он был ей несказанно благодарен.

Демоны Синдре все так же не решались напасть ни на Эву, ни на Микаэлу. Или это был вопрос времени?

54

Свидания в темной конюшне вошли у них в привычку, поскольку эта территория ощущалась как нейтральная. Переезд Беттан к Петеру и Эве, как выяснилось, был лишь временной передышкой. Беттан не собиралась разводиться с мужем, который любил ее и отпускал отдохнуть от него, сколько потребуется.

Дома Скугов и Форсманов разделяло не более полусотни метров. При желании Беттан и Синдре могли помахать друг другу каждый из своей спальни, во всяком случае, послать солнечный зайчик. Но вместо этого они спускались к конюшне, в нескольких километрах в стороне от Гренстакюллена, – достаточно далеко, чтобы не беспокоиться о том, что кто-нибудь увидит их вместе. И достаточно далеко – для Синдре, – чтобы сделать вид, что в Гренсте вообще не существует ни домов, ни жизни в какой-либо ее форме.

Удерживать эту иллюзию оказалось сложнее. Микаэла днями напролет просиживала у Эвы – жаловалась на мужа, распускала сплетни об Анне Андерсон и строила с сестрой новые планы, как сделать жизнь Синдре еще менее сносной. Беттан должна была слышать, по крайней мере, часть этих разговоров, но никогда не затрагивала этой темы первой, а Синдре не спрашивал. В темноте конюшни, привычной Беттан с детства, она без усилий разряжала ситуацию, переводя все в русло обыденности. Говорила больше о работе и о том, что прочитала в газетах.

Их свидания быстро приняли форму из раза в раз повторяющегося ритуала. Сначала оба пробирались в самый дальний угол. Там, в пустом стойле, стояли две табуретки. Лошади, которых Беттан знала по именам, спали. Далее Беттан начинала свой монолог, который Синдре переживал уже не так интенсивно, как в первый их день в Грёндале, хотя ругательства, беззаботность и полная незаинтересованность делами общины по-прежнему имели эффект свежего ветра.

На следующем этапе Беттан снимала брюки и трусы и становилась, держась за дверной косяк, чтобы Синдре мог взять ее сзади – поза, выбранная исключительно из практических соображений. Соитие никак нельзя было назвать фантастическим, оно не оставляло даже чувства особой близости, и Беттан не хотела, чтобы Синдре ласкал ее ни до, ни после. Но секс тоже был частью ритуала, который без него выглядел бы неполным и жалким, или же был бы таковым на самом деле.

Когда все заканчивалось, Синдре пропускал ее вперед и некоторое время оставался в конюшне, прежде чем отправиться в обратный путь.

Анна Андерсон ждала его в спальне. Теперь она не была такой радостной, как раньше. После случая с Ирмой Флудквист Анна повсюду замечала знаки своей отверженности.

– Что мне делать? – спросила она Синдре.

Он попытался ее успокоить, но это оказалось нелегко. Анна изменилась. Весь день ходила мрачная, подавленная. Она больше не играла с детьми, как раньше, и Антон с Ирис это, конечно, заметили и тоже притихли.

На этот раз, как всегда, Анна встретила Синдре голой и обняла его. Синдре отстранился и пошел в ванную привести себя в порядок. Когда он чистил зубы перед зеркалом, Анна подкралась к нему со спины и обняла. Она ласкала его через кальсоны, и Синдре возбудился, настолько сексуальной выглядела ее рука в зеркале.

Вообще с Анной после конюшни все происходило не так быстро, как с Беттан, и это было именно то, чего она хотела. Но на этот раз, взобравшись верхом на Синдре, она тихо заплакала, что в последнее время случалось все чаще, Синдре размяк, и у них все расстроилось.

Все расстроилось.

Синдре вышел покурить на крыльцо. Он не знал, который теперь час. Сигареты тоже стали реакцией на последние события, он выкуривал почти пачку в день.

Спящая Анна осталась в комнате на втором этаже.

Окна в спальне Микаэлы были темными. Отсюда Синдре мог видеть даже окно Беттан в доме Скугов, и в нем тоже не горел свет.

Все расстроилось, и Синдре винил в этом Эву. Это она заманила его в Кнутбю. Она же направила ему Андерса и Микаэлу на курс семейной терапии, а потом и Анну с Юнни. Это из-за нее вся община видела сны о смерти. Раньше Синдре не понимал почему, а теперь понял. Потому что смерть была единственным выходом из этого кошмара, в том числе и для Эвы.