День гнева - Йонас Бонниер

Умереть значило освободиться.

55

Анна Андерсон развелась с Юнни Мохедом и сделала это ради него. Пока Юнни оставался с ней, она не могла поручиться за его жизнь. Все, кто вступал в контакт с Анной, ходили по краю пропасти, так ей казалось, по крайней мере.

Она по-прежнему жила в Гренста-горде с Синдре и его детьми. Микаэлу почти не видела. Обе женщины приспособились не попадаться друг другу на глаза. Анна знала, когда Микаэла уходит по утрам, и оставалась в спальне, пока та завтракала. Когда Анна готовила еду, Микаэла не переступала порог кухни, а семейные обеды Анна пережидала наверху.

Она боялась заразить Микаэлу. Их молчаливая договоренность была продиктована чувством самосохранения. Микаэла тоже понимала, насколько опасна Анна.

Люди ее сторонились – выходила ли Анна в магазин, отправлялась ли в Римбу, где все еще хранились ее вещи, или просто гуляла и дышала свежим воздухом. Анна быстро привыкла к этому и, уважая их чувства, стала первая переходить на другую сторону улицы.

Собственно, Анне было наплевать, что думает о ней большинство соседей. Встреча с Ирмой Флудквист возле магазина «Иса» стала для нее шоком, который прошел, не оставив заметного следа в ее душе. Эва Скуг была единственным человеком, чья ненависть обернулась для Анны невыносимой болью. Потому что все это Анна делала ради Эвы, ради Фирцы. Она всего лишь выполняла свой долг. На всей Земле не существовало человека, которого бы Анна любила больше, чем Эву.

Эва заменила ей умершую мать. Это она будто вдохнула жизнь в Анну, предложив переезд в Кнутбю. Эва свела ее с Синдре и другими пасторами. Она же наполнила жизнь Анны смыслом, возложив на нее ответственность за миссионерскую работу в Римбу.

Так что же случилось? Анна хотела поговорить с Синдре, но тот отстранился. Долгими бессонными ночами Анна снова и снова прокручивала в голове разговор с Эвой Скуг. Почему та повела себя так странно? Ведь Анна всего лишь делала то, что ей велели.

Однажды, когда Синдре был в отъезде, Микаэла на работе, а дети у Флудквистов, Анна постучалась в дом Скугов. Дверь открыла Эва. Лицо пасторши полыхнуло злобой, как только она увидела, кто стоит за дверью.

– Я… – начала Анна, – я знаю, что согрешила и сбилась с пути. Но я прошу… милости у Фирцы.

Эту фразу Анна репетировала про себя каждый вечер и была довольна, что все-таки смогла произнести ее вслух.

– Милости? – переспросила Эва Скуг. – Ты – грязная душа в грязном теле и не дождешься здесь никакой милости.

С этими словами она захлопнула дверь перед носом Анны.

Когда вечером вернулся Синдре, Анна сидела на унитазе в темной ванной и плакала. Синдре включил свет и спросил, в чем дело. Анна рассказала. Она уже поняла, что совершила ошибку. Сколько раз предостерегал Синдре, чем обернется для нее разговор с Эвой.

– Но ты и в самом деле нечиста, – сказал он и посмотрел на Анну как на отвратительное насекомое, которое брезговал даже раздавить. – Не вижу в этом ничего удивительного. Ты – мерзкое, смердящее существо и смеешь просить о милости? Господь видит твои грязные мысли.

– Я знаю, – всхлипывала Анна так тихо, что сама почти ничего не расслышала.

Не первый раз извергал он свое презрение к ней. Анна привыкла к мысли о том, что того заслуживает. Синдре ясно объяснил, как нелегко падшим женщинам вроде нее вымолить прощение. Терпение Господа небезгранично, а устами Синдре Форсмана с Анной говорит Господь, что само по себе чудо и для нее, грешницы, несказанная милость.

– Ты не должна выходить из этого дома, – продолжал Синдре. – Ты распространяешь заразу. Сеешь зло на каждого встречного, подобно плевелам проказы. Мои дети были чисты, пока ты не появилась здесь. Теперь я каждую ночь молюсь об их спасении.

Анна закрыла лицо ладонями. Мысль о том, что она испортила детей, стала последней каплей.

Синдре отойдет. Завтра утром он будет приветлив, как обычно. Даже если на этот раз ему понадобится для этого чуть больше времени – неважно. Рано или поздно он снова повторит, что любит Анну. Ей хотелось бы, чтобы это произошло уже сегодня ночью, потому что немилость Синдре, которую Анна ощущает как изматывающее, сосущее беспокойство в желудке, невыносима. Ей не на что больше надеяться и нечего ждать. Умереть – вот все, что остается Анне. Сколько раз, будучи заперта в этих стенах, Анна думала о смерти?

Но даже смерть не выход. Потому что первым, кого Анна встретит по ту сторону, будет Тот, кого она доведет до бешенства своим поступком.

Прежде, чем умирать, Анне нужно заслужить прощение.

Синдре погасил свет в ванной и хлопнул дверью. Анна слышала, как он щелкнул снаружи замком. Синдре запер ее в ванной, дав возможность лучше осознать свои грехи.

Она попытается.

56

Хуже всех был Гуннар Лидстрём. Если другие кричали и плевались, то Гуннар бил по-настоящему – кулаком в лицо и куда вздумается. Синдре не знал точно, почему Гуннар избрал жертвой именно его, но догадывался. Оба они переехали в Кристинехамн из Бьёркенборга. Настраивая против Синдре местных парней, Гуннар показывал тем самым, что он с ними.

Прокручивая в памяти события тех лет, Синдре снова и снова приходил к выводу, что это был классический моббинг, и его поведение соответствовало хрестоматийной модели жертвы. Вне сомнения, сотни мальчиков и девочек в Вермланде и его окрестностях одновременно с ним переживали то же, но Синдре-то этого не знал. Он думал, что один на целом свете, и осознание этого факта наполняло его таким отчаянием, что обидчики слетались на него, как мухи на мед. Синдре ни перед кем не выказывал ни боли, которую чувствовал по воскресеньям в животе, ни панического страха, который охватывал его в последние недели летних каникул, особенно между седьмым и восьмым классом, когда его рвало каждый день.

Синдре не вынес бы этого, не будь скаутов и миссии. Чтобы выжить, ему было нужно человеческое общество, вера и… Бог. Тот, который придавал Синдре сил. При этом по какой-то непостижимой причине Бог напрочь отказывался помогать ему, когда Синдре каждый день направлялся от школьного двора к остановке. В конце концов Синдре понял, что, пока он сам не приложит к тому усилий, ситуация не изменится.

Это было как ритуал. Гуннар Лидстрём возвращался из школы на том же автобусе, что и Синдре. Все остальные из его шайки, независимо от того, где жили и чем занимались после уроков, окружали Синдре, стоило тому выйти за пределы школьного двора. До остановки было каких-нибудь двести метров, которые Синдре преодолевал не меньше чем за четверть часа. Иногда они оставляли его лежать на тротуаре, отпинав до бесчувствия, и Гуннар первый убегал на автобус, который уходил без Синдре.

На уроках они не особенно его донимали. На переменах тоже. Синдре рано открыл в себе способность смешить людей и старался использовать ее в полной мере. Он импровизировал, выдумывал истории и ходил по школе окруженный стайкой поклонников. Возможно, это были не самые прилежные ученики и не самые авторитетные парни, но это ничего не меняло. У Синдре была своя публика, а Гуннар и его приятели избегали свидетелей. Особенно Гуннар, отец которого был присяжным в окружном суде и вообще уважаемым человеком.