День гнева - Йонас Бонниер

– И что? – не поняла Беттан.

– Могла бы ты тогда… ну, даже не знаю… Я имею в виду попытать счастья где-нибудь на стороне, не в Кнутбю?

– Ты серьезно?

– В конце концов, и в Грёндале не так плохо.

Синдре хмыкнул, но Беттан оставалась серьезной.

– Ты что, и в самом деле хочешь…

Синдре кивнул:

– А ты? Не хочешь составить мне компанию?

– Ну… во‐первых, я замужем, – ответила она. – У меня есть Лукас, ты забыл?

– Да, но вы не живете вместе. А ты и я…

– Я знаю, – перебила его Беттан, – мне надо что-то делать с моим браком. Но что именно, я еще не решила. А если бы решила, давно бы сделала.

Тут она пустилась в какие-то рассуждения о Лукасе, но Синдре уже услышал достаточно. Она не сказала «нет».

59

Прежде всего, это была такая игра – спектакль, в котором все роли играли сами же зрители. Совместные обеды после пасторских собраний вошли в традицию, прервать которую сейчас означало выложить карты на стол и поставить себя лицом к лицу с проблемой, справиться с которой они не в состоянии.

Именно поэтому в первое воскресенье октября Синдре и Микаэла Форсман оказались в доме Улле и Анн-Бритт. Они подошли около шести, когда остальные были в сборе – Эва и Петер Скуг, Пер и Ирма Флудквист, Людвиг и Сюсси Странд и Беттан Альме. Лилиан тоже пригласили, но она отказалась. Ее ложь давно разоблачили, но Лилиан никто ни в чем не винил. Все знали, как тяжело ей приходится в одном доме с Эвой.

Анн-Бритт приготовила осеннее рагу из лосятины с грибами и бобами и подала его с зеленым салатом. Гости расселись за столом как попало. После всех ссор, недоразумений, тайных соглашений и интриг, кто и с кем сидит, давно уже потеряло значение. Выяснять, тем более распутывать столь запутанные отношения просто не имело смысла.

Тем не менее актерскому ансамблю удалось сохранить порядок за столом. Гости много смеялись и вели счет выпитым бутылкам. Это была та самая радость в единении, которой славился Кнутбю и которая, похоже, въелась в плоть и кровь его пасторов.

Кто именно исполнял главные роли в разыгрываемом представлении, так и осталось неясным. Стоило Эве обронить реплику, как все замолкали. А потом дружно переводили глаза на Синдре и ждали, что он ответит.

Людвиг Странд, новый фаворит Эвы, мог бы занять за этим столом более видное место, но предпочел оставаться в тени. Синдре решил, что причиной такого поведения стало присутствие за столом Сюсси, которая не оставляла впечатления миролюбивой женщины.

Но веселье вошло в колею, и гости быстро перестали следить друг за другом. Эва и Синдре играли сцену за сценой, не упуская ни единой фразы, ни паузы. И когда пришло время кофе, никому не хотелось оставлять обеденный стол ради «салона», – так Анн-Бритт называла гостиную.

Неужели Синдре и Эва Скуг и в самом деле зарыли в землю боевые топоры? Со стороны, во всяком случае, очень походило на то, – с таким увлечением они подхватывали фразы друг друга и, соприкасаясь головами, прыскали над шутками, которых больше никто не понимал.

Даже если время от времени из-под всего этого посверкивали искорки ревности, Эве и Синдре удалось поддерживать общее настроение праздника. Это ощущалось все время, и вечер закончился в мажорной тональности.

Вместо того чтобы пойти домой, Синдре объявил, что хочет минутку побыть наедине с Господом, чему никто не удивился. Когда гости разошлись, каждый в своем направлении, Синдре достал сигареты и направился к бывшей мебельной фабрике. Он выдохся, потому что посвятил вечер именно тому, с чем хотел навсегда расстаться, – лицедейству, лживым людям и религии.

Синдре встал под фонарем в конусе белого света и закурил. Ночь выдалась темная и тихая, умиротворяющая, можно сказать. Морозный воздух и сигаретный дым – с некоторых пор это сочетание уводило Синдре в прошлое, которое существовало уже не в Кристинехамне, а в некоем потаенном уголке души.

Синдре достал третью сигарету, когда услышал за спиной голос:

– «Экклезиаст» – глава третья, стих третий.

Синдре вздрогнул, выронил сигарету и обернулся.

– Как долго ты здесь стоишь? – спросил он.

Анна Андерсон не вышла на свет. Она стояла чуть поодаль, на лугу, но Синдре безошибочно узнал ее проявившийся в темноте силуэт. Он нагнулся и поднял сигарету.

– Я наблюдала за вами в окно, – сказала она. – Я все видела.

– Анна, я даже не знаю…

– Дети спят, – перебила его она. – Я получила сообщение на мобильный: «Экклезиаст», глава третья, стих третий.

Синдре кивнул.

– Это о том, что надо оставить сомнения, ведь так? – продолжала Анна. – То есть я должна это сделать. Сообщение с твоего телефона, Синдре?

– Нет.

– Но послал ты?

Синдре пожал плечами:

– Все предопределено, это не наше с тобой решение.

Анна что-то ответила, он не расслышал, что. Она сильно потеряла в весе в последнее время, мучилась сама и мучила Синдре.

Он затянулся сигаретой. Сердце колотилось как бешеное.

– Но это же проверка, – вдруг сказала она. – То, что ты говорил об Аврааме, помнишь? Он должен был пожертвовать своего единственного сына Богу, убить из-за любви. Но убивать не потребовалось. Ты ведь проверяешь меня, Синдре?

– Мне не нужно тебя проверять, – ответил Синдре, – я тебе верю. Я знаю тебя. Ты идешь с Иисусом, Анна. По мне, ты сделала достаточно, чтобы это доказать. Остальное между тобой и Господом.

– Но ведь это ты меня спрашивал, могу ли я убить, чтобы…

– Я помню, о чем тебя спрашивал, – раздраженно оборвал ее Синдре. – И ради кого спрашивал, тоже. Пути к отступлению открыты, Анна.

Больше он ничего не сказал. Бросил на землю тлеющий окурок и затоптал ботинком.

Две ночи спустя, во вторник седьмого октября, Синдре проснулся от того, что Анна взяла его за плечо, – вся горячая, похоже, жар. Но пару часов назад, когда Синдре погасил свет, с ней все было в порядке. В темноте Синдре не видел ее лица, слышал только голос, совсем близко.

– Милость Фирцы, – прошептала Анна и что-то еще. Потом, после долгой паузы, добавила: – Примет ли меня Фирца, если я сделаю это? Простит, как ты думаешь?

– Да, – Синдре не сомневался ни секунды.

– Но примет ли она меня после этого?

Он вздохнул. Анна ходила по кругу. Ее нужно было подтолкнуть, найти новые аргументы, вывести на новую мысль – из пассивного состояния в активное.

– Послезавтра я уеду, – сказал Синдре. – Тебе это известно? Мы все уедем, и мне этого очень-очень не хочется. Двенадцать часов в самолете, неделю без тебя и детей…