Без шума и пыли - Леонид Влодавец

— Паша, — пробормотал Эмиль Владиславович, решив еще раз выступить в свою защиту, — я ни в чем не виноват! Все это провокация, большая подстава! Ну скажи на милость, на кой черт мне, всецело зависящему от тебя человеку, строить какие-то козни и пакости? Если ты разоришься или погибнешь, я свалюсь на самое дно! Сейчас кругом не люди, а волки. Матерые и клыкастые загрызают старых и беззубых. А я даже не волк, я старый и облезлый пудель. Единственное, что мне сейчас надо, — это мягкая подстилка на полу у камина! Неужели ты можешь поверить в то, что на старости лет я мог ринуться в авантюры?

Заискивающий лепет Вредлинского на сей раз попал в точку. Манулов явно поостыл и сообразил, что несколько переоценивает возможности старого приятеля. Да, он гораздо больше похож на неврастеника, чем на заговорщика-авантюриста. Скорее всего его тоже подставили, и может быть, именно в расчете на то, что Манулов, получив в руки умело подобранные факты, тут же с ним и разделается. Но тогда выходит, что люди, на которых Павел Николаевич пытался опереться в губернии, — это враги? Бог ты мой, что это за страна! Кому тут можно верить? Впрочем, чего было еще ожидать? Это те, калифорнийские боссы, которые его сюда намылили, наивно полагают, будто тут можно делать дела. Была бы Пашкина воля он бы держался от России подальше. Но кредиты и впрямь надо возвращать — иначе все, что нажито в Штатах за 20 с лишним лет, пойдет прахом. Манулов играет ва-банк!

— Ладно, старик, — огонь ярости в глазах Пашки погас, и голос стал неожиданно мягким. — На волка ты точно мало похож, да и на шибко хитрого лиса тоже. Не твоя это стезя— хищничать. Извини, что погорячился. Просто уж очень все красиво против тебя разложили… Похоже, нас и впрямь кто-то поссорить хочет… Подумай хорошенько, пройдись мысленно по всем коллегам, друзьям-знакомым, вспомни, где и кто на тебя плохо смотрел или хотя бы искоса. Не сейчас, дома. Если что-то вспомнишь, пусть самое незначительное,

— сообщи мне. И лучше не по телефону, ладно?! Уговорились?!

— Разумеется! — повеселел Вредлинский. — Могу, в свою очередь, посоветовать кое-что. Припомни получше, откуда у тебя взялась эта Василиса? Ведь она наверняка не сама придумала то вранье, которое записано на пленке…

— Учту твое пожелание, хорошо, что подсказал, — кивнул Манулов, который, конечно, додумался до этой версии гораздо раньше Вредлинского. — Да! Я ведь за всей этой болтовней позабыл кое-что сказать. По поводу твоего членства в нашем братстве. Я — твой брат-наставник, так что тебе оказана великая честь. О том, что ты должен мне повиноваться, напоминать не буду. Моя же обязанность состоит в том, чтоб знакомить тебя с нашими обычаями и традициями, ритуалами, обрядами и правилами поведения. На следующее заседание, то есть послезавтра, 10 октября, тебе уже не придется проходить через сортир. Войдешь через главный вход, покажешь охраннику свой серебряный перстень, и он пропустит тебя на второй этаж. Там будет еще один секьюрити, у входа в коридор. Пройдешь по коридору направо, свернешь за угол и доберешься до двери с номером 35. Дверь запирается на кодовый замок. Почти такой же, как в подъездах с домофонами. На внутренней стороне кольца твоего перстня выбиты три цифры. Набираешь сперва 35, потом нажимаешь на кнопку с изображением ключика, а затем те три цифры, что на перстне. После этого попадаешь в эту самую комнатку. Это нечто вроде театральной гримуборной. Тут в шкафчике будет храниться твоя униформа: маска и фартук, а позже, когда станешь действительным членом клуба, — ритуальная шпага и клубный пиджак. Балахон больше не понадобится. Когда в магистры выбьешься парик и мантию сюда пристроишь.

— А вступительный взнос? — припомнил Вредлинский. На посвящении этот вопрос его сильно беспокоил, потом, когда речь пошла о жизни и смерти, он об этом резко позабыл, но теперь вновь припомнил.

— Поскольку сегодня восьмое, то с тебя восемь тысяч.

— Я готов! — облегченно вздохнул Вредлинский и вытащил из бумажника стопочку пятисотрублевых купюр.

— Долларов! Долларов, мой друг! — удержал его за локоть, снова причинив резкую боль, Манулов. — Мы «деревяшки» не принимаем…

— У меня столько при себе нет, — смутился Вредлинский. — Можно завтра принести?

— Конечно. Можешь и вовсе десятого заплатить, когда на заседание придешь. Брата-казначея завтра может и не быть. Только мой тебе совет: не мотайся с деньгами пешком и без охраны. И вообще, как говорили в старину, будь бдителен! Учти, возможно, что следующим ходом во всей этой игре может стать твое убийство…

Все это произошло позавчера. Сегодня календарь открыл десятый день октября, тот самый, когда Вредлинский должен был отправиться на очередное заседание «Русского Гамлета», чтобы стать полноправным членом братства. Манулов так толком и не объяснил, как это будет происходить, но, как думалось Вредлинскому, процедура будет идти по какому-то иному сценарию.

Больше всего еще накануне мероприятия Эмиль Владиславович переживал по поводу того, сумеет ли он вовремя найти деньги для уплаты вступительного взноса. В течение всего дня 9 октября Вредлинский под охраной Стаса ездил снимать свои рублевые вклады и менять их на доллары. Набрав, наконец, восемь тысяч баксов, они поехали к Манулову. Тот сам принял у Вредлинского взнос. Само собой ни о расписке, ни о какой-либо ведомости Вредлинский даже не заикался. Просто отдал эту весьма немалую для себя сумму — и все. В свою очередь, Манулов, несмотря на то, что в кабинете они сидели наедине, ни единым словом не помянул историю с Василисой и не стал справляться у Вредлинского, кого из своих коллег он может подозревать в организации подставы.

О предстоящем дополнительном ритуале Манулов и на этот раз ничего конкретного не сказал. Попросил знать наизусть тексты дневниковых записей Николая II за 8 и 10 октября 1916 года.

Вредлинский вызубрил оба текста, как актриса-дебютантка свою первую роль, хотя далось ему это нелегко. Память уже здорово ослабела, а кроме того, весьма беспокойные мысли насчет возможного исхода «дела Василисы» сильно его тревожили. Александра Матвеевна по поводу отсутствия домработницы особо не волновалась, хотя и несколько досадовала — все-таки отвыкла хозяйничать за эти месяцы. Насчет того, что Василиса вообще может больше не появиться, Эмиль Владиславович жене ничего не сообщил — решил не торопить события. В конце концов, еще неизвестно, какие решения примет его благодетель…

«Ниссан-Патрол», за баранкой которого восседал мощный Топорик, а на «штурманском» месте — не менее могучий Алик, проехал через ограду того самого элитного поселка, куда сутки назад «мамонты» во главе с Ляпуновым привезли Василису, бандюгана Клепу и неизвестного гражданина, которого Таран с Милкой средь бела дня похитили прямо на улице. Само собой, что и на сей раз самурайский внедорожник порулил в направлении той самой дачи-особняка, куда были доставлены пленники.

На сей раз, однако, ни капитана Ляпунова, ни Милки с Тараном в джипе не было. В салоне сидели персоны покруче— Максимов, Птицын и Колосова.

Когда Топорик вкатил тачку во двор, а затем заехал в подземный гараж и остановился, Максимов полушутливо скомандовал: