Воспоминания о службе - Борис Шапошников

Просидев часа полтора у начальника дивизии, нанес визит начальнику штаба полковнику Генерального штаба Вестфалену. Он был в одних годах с Орановским, но выглядел более пожилым. От него узнал причину своего спешного вызова в штаб дивизии. Вестфален боялся, как бы я не уехал в отпуск: время в связи с Балканской войной было неспокойным. Австро-Венгрия проводила частые мобилизации, и неизвестно было, чем все это кончится. У Вестфаленов я встретил более чопорный и официальный прием, поэтому особенно не задержался у них.

На другой день познакомился с адъютантом штаба дивизии поручиком Янсоном, с дивизионным интендантом, дивизионным врачом, делопроизводителем дивизионного интенданта — военным чиновником.

С уходом части войск с левого берега Вислы во внутренние округа по реорганизации армии в 1910 году 14-я дивизия оказалась разбросанной на большом пространстве. Штаб дивизии, 14-й гусарский Митавский полк и 23-я конная батарея располагались в Ченстохове. 14-й драгунский (бывший кирасирский) Малороссийский полк квартировал в Калигае, 14-й Донской казачий полк стоял в городе Бендзине, близ Сосновец, у стыка трех границ (русской, австрийской, германской), 14-й уланский Ямбургский полк — штаб и три эскадрона — находился в Кельце, а три эскадрона — в Пшечуве (к югу от Кельце). Управление 11-го конно-артиллерииского дивизиона и 21 — я конная батарея размещались в Варшаве и из-за отсутствия в 13-й кавалерийской дивизии своей артиллерии обслуживали больше ее, чем 14-ю кавалерийскую дивизию. Вперемешку с 14-й дивизией располагались части 1-й и 2-й стрелковых бригад. Непосредственно на границе стояли части пограничной охраны, соединенные в бригады. Наиболее крупные гарнизоны были в Лодзи, Ченстохове, Кельце и отчасти в Радоме.

Ченстохов находился на северной границе Домбровского угольного бассейна. В городе и его окрестностях было расположено много фабрик и заводов, производивших разнообразную продукцию — вплоть до хрусталя и детских игрушек. На горе — древний Ясногорский мужской монастырь, видавший у своих стен и татар, и венгров, и шведов. По преданию, над этой горой всегда сияет солнце, откуда и пошло название Ясная гора. Здания монастыря обнесены стенами, а ров превращен в цветник, ставший излюбленным местом гулянья ченстоховской публики и многочисленных богомольцев.

Сокровищница монастыря была богата золотом и серебром в виде различных предметов, там я видел фарфор — дар Яна Собесского монастырю. В ноябре 1912 года в монастырь забрались три вооруженных бандита, чтобы украсть икону. Монахи вовремя дали знать полиции. Бандиты, засев в одном из зданий, стали отстреливаться. Полиция не смогла ничего сделать. Пришлось оцепить монастырь гусарами, один эскадрон которых в пешем строю повел настоящее наступление. В результате один раненый бандит был задержан, двое убиты. Гусары также имели потери. Для сохранения драгоценностей на иконе монахи сделали стальные жалюзи, которые открывались только во время службы, а в остальное время были закрыты.

Положенные по обычаю визиты я сделал всем офицерам частей дивизии. С гражданской русской администрацией и чиновниками государственного банка и полиции, представлявшими собой сонм взяточников, я не знакомился, думая, что не буду к ним иметь никакого отношения, но по работе пришлось с ними сталкиваться. Полицию и жандармерию я не любил. Сухомлинов в своих воспоминаниях жалуется, что жандармы сплетничали на Драгомирова и на него, Сухомлинова. И тот же Сухомлинов перед войной насаждал жандармов в армии. По традиции офицеру, уходившему в жандармский корпус, товарищеских проводов часть не устраивала, а затем с ним вообще прекращались всякие отношения. Так реагировала армия на существование корпуса жандармов, она с отвращением читала циркуляры военного министра о приобщении к работе в армии подонков офицерства.

Штаб дивизии размещался на окраине города в казармах, выстроенных частным предпринимателем. Они представляли собой громадный трехэтажный корпус, занятый 7-м стрелковым полком. На первом этаже находился штаб дивизии. Обстановка в штабе была спартанская. Только начальник штаба имел кабинет и письменный стол, все остальные ютились в двух больших комнатах, занимались за обыкновенными деревянными столами, сидели на табуретках. Начальник дивизии с докладами принимал у себя на дому. Штат штаба дивизии был ограничен: начальник штаба, два старших адъютанта — один Генерального штаба и один из строя по инспекторской части. Дивизионный интендант имел обер-офицера для поручений и делопроизводителя. Дивизионный врач в своем лице представлял все медицинское управление.

Писарей по штату положено было пять, из них три старших и два обычных. Для обучения прикомандировывались из полков девять человек и два топографа. Вот и весь состав штаба дивизии. В конце 1913 года в штат штаба дивизии добавили команду связи из двух офицеров и пятидесяти унтер-офицеров и рядовых с кабельным и телефонным имуществом.

Я уже говорил немного о начальнике штаба Вестфалене — 45-летнем полковнике, преподававшем одно время тактику в кавалерийском училище, затем служившем в штабе Казанского военного округа, человеке средних способностей. Если учесть, что начальник дивизии был сам офицером Генерального штаба, привыкший лично составлять бумаги, то Вестфалену, собственно говоря, и нечего было делать. Вот, в общих чертах, что представлял собой штаб 14-й кавалерийской дивизии, каким я его застал на исходе 1912 года.

Командовал 1-й бригадой генерал-майор Чайковский, чисто строевой офицер, не прошедший ни академии, ни офицерской кавалерийской школы, но отлично знавший строевую службу и неплохо разбиравшийся в вопросах тактики. С началом войны он принял второочередную Кубанскую казачью дивизию, но в декабре 1914 года по каким-то причинам был отстранен от командования ею и вернулся снова в дивизию. В бою Чайковский действовал всегда грамотно. Полной противоположностью ему был командир 2-й бригады генерал-майор Михеев. Окончив Академию Генерального штаба, он долго служил в военном училище и в тыловых округах. Плохо подготовленный в строевом отношении и тактике, Михеев довольно слабо справлялся с бригадой на маневрах. С началом войны он уехал командовать второочередной дивизией из оренбургских казаков. 14-м драгунским Малороссийским полком, шефом которого был наследный принц германский и прусский, командовал Генерального штаба полковник Сенча — красивый, среднего роста южанин, лет 44–45, образованный человек, хорошо знавший строевую службу, настоящий кавалерист добрых старых времен. С началом боевых действий Сенча не сразу втянулся во фронтовую обстановку, но позже явил собою тип прекрасного боевого командира.

Командиром 14-го уланского Ямбургского полка был Хмыров, пожилой полковник из строевых. Хмыров служил потом в Красной Армии, командовал 13-й кавалерийской дивизией на Восточном фронте. Позже я потерял его из виду.

14-м гусарским Литовским полком командовал гвардейский офицер полковник Дабич, настоящий гастролер. Все мысли Да- бича были направлены на то, как бы съездить в Варшаву к жене и сыну. Хорошо зная строевое дело, Дабич был совершенно безграмотен в вопросах тактики, а между тем с началом войны должен был вступить во временное командование 2-й бригадой дивизии. Командиром 14-го Донского казачьего полка был полковник Корнеев. Скромный, трудолюбивый штаб-офицер, он хорошо вел подготовку своего полка. Спокойным и храбрым офицером показал себя Корнеев в бою: в конном или пешем строю, он всегда находился среди солдат, толково руководил действиями полка. Фамилию командира 11-го конноартиллерийского дивизиона забыл: он жил в Варшаве при 21-й конной батарее. Командир 23-й конно-артиллерийской батареи подполковник Арцишевский, — холостяк, большой жуир, хотя и командовал он кое-как, однако батарея была в порядке: выручали старший офицер и опытный сверхсрочный вахмистр. Солдаты были молодец к молодцу, сильные, рослые. Каждый мог повернуть пушку как угодно.