Тайна воцарения Романовых - Валерий Шамбаров

А рать Трубецкого так и торчала под Бронницами. Подкреплений не было — все, что имелось, Москва отправила против Заруцкого. Снабжение наладить тоже не удалось. Полки голодали, редели от болезней, пошло дезертирство. И Делагарди, зная об этом, 14 июля нанес удар. Контингенты в его распоряжении были не очень большими. Но ослабевшее русское войско атаки не выдержало. Трубецкой отдал приказ об отходе. А при отступлении по лесам и болотам его армия распалась окончательно. Дворяне разъезжались по домам, а казаки, не желая служить в таких условиях, ушли прочь.

А Делагарди после этого решил примерно покарать за восстание Тихвинскую обитель. Ну а заодно, конечно, дать солдатам “подкормиться” ее грабежом. В монастырь в ужасе от бесчинств карателей сбежались из окрестностей крестьяне. Защитников набралась всего горстка. И тем не менее взять обитель шведы так и не смогли. Трижды Делагарди посылал на нее войска — и каждый раз что-то с ними случалось. То возникал вдруг слух о подходе большой русской рати, и осаждаюшие отступали. То вылазка малочисленного гарнизона казалась шведам атакой неисчислимых сил, возникала паника, и враги устремлялись в бегство. После этого пошла еще большая слава о Тихвинской иконе Пресвятой Богородицы, которой усердно молились осажденные, уповая на Ее помощь.

У Дмитрия Мамстрюковича Черкасского сперва дело шло, вроде, нормально. Осада Смоленска делала свое дело, в крепости начался голод, ее падения ждали со дня на день. Но и у русских снабжение было плохим, а дисциплина еще хуже. Из этой армии тоже уезжали дворяне и дети боярские, кто беспокоясь о родных, кто запастись продуктами в своем поместье. А из 5 тыс. казаков половина была вольницы, перешедшей от Заруцкого. Гарнизоны передовых острожков на границе, прикрывавших дороги, испытывали общие трудности с продовольствием, им надоело сидеть в укреплениях, а крутившийся поблизости Ходкевич делал вид, что может окружить их. И эти отряды без приказа бросили острожки, отошли в главный лагерь. Чем Ходкевич сразу воспользовался, острожки сжег, а в Смоленск прорвались подкрепления с обозами припасов. Черкасский направил части для строительства новых укреплений, но литовский гетман этого ждал. Он уже успел собрать значительное число конницы и нанес внезапный удар по русским, беспечно занявшимся строительными работами. Разгромил и перебил до 2 тыс. С этого момента осада Смоленска потеряла практический смысл. Блокады уже не было. Поляки сообщались с городом, гарнизон совершал вылахки. А полки Черкасского лишь формально выполняли прежний приказ и стояли лагерем вблизи крепости.

Турция действенной помощи оказать не смогла, у нее возникли другие проблемы. Запорожцы значительно умножились за счет вольницы, гулявшей по России, многие потом схлынули в Сечь. И Сагайдачный, обжегшись в походе на север, повел их по прежним маршрутам, на Порту и Крым. В 1614 г. казаки нападали на города и села по всему побережью. А едва султан перебросили армию с Кавказа против поляков, шах Аббас тут же нарушил мир, вторгся в турецкую часть Грузии и угнал 30 тыс. пленных. После чего стал готовить новый поход. А одновременно задумал взять под контроль Северный Кавказ. Его агенты распространяли воззвания среди черкесов, дагестанцев, привлекли на сторону шаха кабардинского князя Мудара Алкаева, контролировавшего вход в Дарьяльское ущелье. Но в большинстве случаев агитация успеха не имела, как доносил казачий сотник Лукин, “кумыцкие старшины покоряться не хотели”.

И Аббас ударил по двум направлениям — сам пошел на Грузию, разгромил войско царя Кахетии, вырезал 100 тыс. чел. и столько же угнал в рабство. А 12-тысячное войско хана Шихназара напало на Дагестан, имея приказ захватить его и построить крепости на Тереке и Койсу. Горцы сопротивлялись. И хотя Россия совершенно не имела сил оказать им реальную помощь, но заняла очень твердую дипломатическую позицию. Направила посольство, заявившее, что Кабарда и “кумыцкие земли” — подданные царя. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. И подействовало. Аббас не рискнул идти на обострение, отвел армию. Это сразу подняло авторитет Москвы у местных народов. Михаилу Федоровичу присягнули адыги, карачаевцы, балкарцы. Шамхал Тарковский Гирей снарядил посольство в Москву, подтвердив свое подданство. Признал вассалитет и Эндереевский князь Султан-Махмуд, хотя предпочел в то же время считаться и подданным шаха.

А во внутренней политике правительствых Салтыкова продолжало ошибки. Чтобы привлечь на службу дворян и помочь им “встать на ноги”, решило раздавать поместья в относительно благополучном Вологодском крае. Где крестьяне испокон веков были черносошными (“черно” — означало платящих налоги, т. е. свободных, в отличие от “обельных” — вотчинных, помещичьих, монастырских, работающих на хозяина и от государственных податей освобожденных). В крепостных они превращаться не желали, и дело кончилось бунтом. Посланных сюда помещиков встретили дрекольем и выгнали.

Очень быстро власти испортили отношения и с казаками. Для уплаты им жалования не хватало средств, и правительство затеяло “разбор” станиц. С тем, чтобы в них остались “старые” казаки, донские или служившие до Смуты, а “новых”, приставших к казакам крестьян, посадских, холопов, предлагалось удалить. Правда, предусматривалось делать это “по доброй воле”, по рассмотрению и челобитью самих казаков, и уволенным разрешалось идти “куда кто похочет”, селиться где угодно и поступать по своему выбору к любому хозяину. Подобная мера была абсолютно несвоевременной. Многие “новые” казаки в боях сроднились со “старыми”, их уже считали своими, от “разбора” отказывались, вспоминая закон “с Дона выдачи нет”. Да и служба в армиях Черкасского и Трубецкого оборачивалась только лишениями и бедствиями. И казаки стали выходить из повиновения, вести себя автономно. Их станицы кочевали по Оке и другим южным волостям, сами собирая себя “корм”. Иногда опять грабежами, но чаще стали заключать соглашения с местными жителями, за снабжение защищая их от татар и разбойников.

Всякой дряни разгуливало по стране еще много. Отряды черкас — украинцев Ширяя и Наливайко, распавшись на шайки, бесчинствовали на севере, обрастая волжскими разбойниками, бежавшими после разгрома Заруцкого, разного рода русскими “ворами”. В поисках еще не ограбленных мест они постепенно сдвигались, добравшись до Устюга, Ваги, Поморья, Сумского острога. Но в заонежских погостах и Олонце получили крепкий отпор и повернули обратно. Опустошили Пошехонье, сожгли г. Любим, разорили Ярославский, Романовский уезды. Мелкие шайки истребляли сами жители — одну уничтожили угличане под Городцом. Куда труднее было сладить с атаманом Баловнем, собравшим 4 тыс. шпаны и прославившимся жуткими зверствами.

В жестокости ему не уступала и крупная банда черкас Захара Заруцкого (возможно, родственника Ивана). Людей пытали, вымучивая ценности, ради забавы подвергали истязаниям, “каких по ся место во всех землях не было мук”. Как сообщает летопись, “людей кололи на дрова, в рот насыпали пороху и зажигали, женщинам прорезывали груди, продевали веревки и вешали, иным насыпали снизу пороху и поджигали”. Видать, черкасы на польской службе набрались опыта у наемников — в Европе у наемных солдат бытовали именно такие развлечения. Против “воров” пришлось собирать войско во главе с боярином Лыковым. В январе 1615 г. он разбил и истребил под Балахной шайку Заруцкого. А Баловень со своей ордой явился вдруг к Москве, изъявив желание поступить на службу и отправиться под Смоленск, если всем заплатят жалование. Атамана с подручными заманили в столицу, арестовали и повесили. А Лыков ударил по банде. Она побежала прочь, но догнали под Малоярославцем и вынудили сдаться. Казнить рядовых “воров” не стали, заставили принести повинную и разослали кого куда.