Я жизнью жил пьянящей и прекрасной… - Эрих Мария Ремарк

рельефами, птицеголовыми людьми, жрецами, крылатыми царями. Дальше к греческой керамике. Прекрасные древнегреческие сосуды, лекифы. Танцовщицы, маленькие, парящие, волшебство. Терракотовые статуэтки из Танагры и т. п. Потом еще впечатления, быстро мимо ковров, некоторые миниатюры, бронза, будды.

Сон. Как всегда. Приходится с ним считаться.

Вечером у Карен. Поужинали (не помню точно, было ли это телячье жаркое или свинина – никогда не умел их различать), выводили собаку в саду Иезуитов.

Карен: подходить к проблеме более масштабно. Проблема вовсе не в Н. Это то, что было воплощено в ней; стояло за ней. Я начинаю действительно любить, когда уже исчезает опасность или я ее не ощущаю. Здесь должно быть что-то, чего я боюсь, сродни боязни утонуть. Что-то, что выбивает почву у меня из-под ног. Это вовсе не мазохизм. Только такое слово. Решили, в Центральном парке гуляя с собакой: это страх потери, страх смерти, этакое «не-должно-случиться», «моя жизнь закончена без нее» – это страх «cовершенного любовника» потерпеть неудачу. Так как это невроз, но принудительный, потому что этого нельзя себе позволить, нельзя, потому что на этом основанное «искусственное «я» может рухнуть, если вдруг одна из планок будет вырвана. «Великий любящий», который считает себя единственным. Пример: когда он пытается ограничить другого, нарисовать вокруг него свой горизонт (как с Марлен – рассматривать ее аферы как побочные малые дуги внутри одной большой дуги – со мной). Отсюда шок, когда я узнал, что Наташа влюблена в своего В.*, по крайней мере, так же, как и в меня.

Отсюда постоянное (во всяком случае, кажущееся таким) желание начинать снова, чтобы стать единственным, кто выжил.

Карен: задетая гордыня великого любовника, который любит вплоть до смертельной зависимости; если он теряет, если с ним плохо обходятся, его гордыня переходит в страх и т. п.

Отсюда: это только часть. Рассмотреть, спросить, откуда это? Далее: боязнь жить без другого, ограничение, как город, окруженный стеной, с одними воротами – стены надо снести, открыть. Карен: мое отношение к другим людям должно иметь значение. Я объяснил ей, что это прежде выражалось не прямо: мания, страх за другого, любимого. Мировые события, люди – все было безразлично по сравнению с вопросом «Почему она до сих пор не позвонила?».

Важно постепенно это изменить. С всевозрастающей самореализацией придет интерес к окружающему. Когда зеркало становится чище, яснеет и отражение.

Сражение: зацикленность на Н. выстроена как защита. Вместо того чтобы понапрасну его штурмовать, атаковывать фланги, нужно добровольно изолировать ее, снести «комплекс великого любовника» – тогда этот пункт сам по себе отойдет на задний план.

Внезапно, рассматривая освещенные небоскребы, из которых один дымил, как восточный погребальный костер, Карен сказала: «Замещение любимого человека работой. Работа. Тогда ты будешь неприступен».

Ужас «великого любовника»: быть выставленным за дверь. Попытка для другого оборудовать несколько комнат, но дом номинально держать, чтобы, ради бога, не быть вышвырнутым. Разрушается мир, и ты сам.

Перед этим у Карен: печаль в сжатой форме, конденсация, все быстрее, время печали, 10 дней 12 часов 5 минут. Нет больше у меня времени; слишком часто уже такое происходило.

Нужно, чтобы присутствовала естественная самость, готовая прийти на помощь: продержись еще совсем немного, и ты будешь свободен – внимай дождю, внимай свободному дыханию время от времени, замечай золотое и голубое за серым. И уже не будет никакого замещения, только былое начнет возникать как замещение!

Домой, поздно, в половине первого. Мимо этой Пятьдесят пятой. Не мог ее миновать. В окнах темно. Как будто что-то и зачем-то подавало знак.

Но надо иметь терпение. Карен довольна. Это проходит не за пару дней. Терпение. Работать над собой. Терпение. Рекомендовала «Красное и черное» Стендаля. Терпение; «глаз направлен на этикетку».

Карен (в Центральном парке): «Ты все еще ищешь подтверждений. Также от других людей. Подтверждение, что ты достоин любви. Верно. Часто стараюсь понравиться болванам. Сюда же относится желание никогда не ссориться с кем-либо. Невозможность работать, если находишься с кем-нибудь в ссоре (Розхен, Петер и т. д.) Нуждаюсь в подтверждении. Отсюда: когда не ощущаю себя любимым, вновь испытываю детские страхи. Потерпел неудачу. Неудача. Ничего хорошего. Все потеряно. Не любим. Страх смерти. «Все силы приложить», чтобы спасти прежнее. Обстоятельства, уничижения. Долгие годы все еще в ожидании этого. Но только новой любовью можно заместить это и разрешить (так казалось), так как только новое подтверждение замещает прежнее.

Человек живет только подтверждениями. Потому так же только для нее – все остальное остается в тумане.

30.12.<1950. Нью-Йорк>

29-го пополудни послал ландыши Наташе. Письмо о носорогах, вне стада – мольба, вопросы, печаль. Она позвонила. Нам надо встретиться лично, поговорить не по телефону. На следующий день. Отвратительный разговор. Она послала телеграмму к моему дню рождения; ответ был таким холодным. (Правда.) Потом она заметила, что я слишком вредный, но бываю приветливым с другими. Когда сказал о докторе, она ответила с улыбкой, что это был вовсе не доктор, а кто-то другой.

Заявил, что не понимаю, как она может считать, что я ее оставил и т. п., когда у нее уже был кто-то другой. Она: «Это интересно». Я: «От этого тошнит». Она: «Я люблю тебя – не значит влюблена». Что-то про чудесную дружбу. Потом опять: «Мы никогда не подходили друг другу». Она никогда мне не доверяла. Я: «Если появляется кто-то другой, тогда ничего не поделаешь. Одна любовь убивает другую. Если кто-то другой, так? Да. Так же, как у нас?» Она с улыбкой: «Каждая любовь разная – более спокойная, понятная, ясная. Мы теперь на распутье – но он всегда останется в моей жизни, как отец, как брат».

Я использую эту возможность, чтобы порвать. Позвонил ей. Она: «Вы видите недоразумения. Я думала, навсегда». Когда я ее переспросил (в ее комнате): «Навсегда?» Она: «Я больше не хочу употреблять это слово». Как решающий довод: мы не были привязаны друг к другу, но у нас было много приятных моментов.

В телефонном разговоре она была несколько высокомерна: «Я должна принять ванну – хорошо, мы еще встретимся у Мюллеров».

У одного сердце разрывается на части, другой собирается принять ванну.

Вечером с Кестлером, его женой и Агнес Кникербокер. Китайское вино. Очень напился. По праву. Мало что помню. Только что мы были в «Эль Морокко», а потом я в клубе. Спал.

Вчера позвонил днем. Упрекнул ее в том, что она сказала. Бессердечность. Согласился с ней, что мы не подходим друг другу. Она повесила трубку.

Пополудни (все так же вешает трубку) послал ей цветы