Соль этого лета - Эля Пылаева

— Второй — от Тархановых. Я, как представитель школы, в обоих буду выступать на стороне истцов.

— Вы заинтересованное лицо, Бессарион Давидович. Вы делите с братом наследство.

— Может быть! Но есть свидетели и помимо меня. Рискнете раздуть скандал?

— Он и вам, Бессарион Давидович, не на руку. Пострадает репутация школы.

— Не на руку, да. Поэтому наши иски до сих пор не в суде. Но будут там, если…

— Я думаю, нам эту ситуацию надо решить полюбовно, — недовольно улыбается адвокат. — Компенсацией на лечение. И моральный ущерб.

— Лечение покроет страховка, если мы обозначим травмы, как результат спортивного спарринга, — давяще вклинивается Лев Русланович. — С нашей стороны — тоже. Про моральный ущерб рекомендую тему закрыть, — бросает на меня хмурый взгляд. — За моральный ущерб тут только девушка предъявить может. Вы оплатили его ей, надеюсь?

— Естественно!

Мужчины обсуждают детали. Я кошусь на отца Марата. Копия… Только лет на двадцать старше. И в голосе столько знакомых нот! Только интонации прохладнее, спокойнее. Таким будет мой лев?

Бессо выводит меня за дверь.

— Ну что ты так нервничаешь?

Обмахиваю лицо пальцами.

— Душно там.

— Всë, поезжай домой.

— Бессо… — кусаю губы. — Дай мне адрес Марата, пожалуйста.

— Не могу.

— Бессо! — распахиваю глаза.

— Он мне такого разрешения не давал. Решай проблему без адреса.

Растерянно хлопаю ресницами. Первый раз в жизни хочется треснуть Бесу!

— Бессо, зайди, — приглашает его обратно Лев Русланович.

Ну и что делать? Спускаюсь на крыльцо больницы.

Можно, конечно, вернуться на базу. Бесята быстро мне сдадут все явки и пароли про Марата. Но это долго. А у меня торт, крем на такой жаре потечёт. Из дверей выходит отец Марата. И набрав побольше воздуха, я решаюсь!

— Лев Русланович… — догоняю его возле машины.

Останавливается.

— Вы не могли бы передать Марату от меня торт и поздравления.

— Нет. Не мог бы, — открывает мне дверь машины, указывая рукой внутрь. — Но ты можешь сама.

— Ну что Вы? — делаю шаг назад. — Марат не приглашал меня. Это неудобно.

— Неудобно в день рождения без любимой девушки в стенку пялиться.

Чувствую, как краснею.

И хочется провалиться сквозь землю.

Лев Русланович терпеливо держит дверь, ещё раз настойчиво указывая мне рукой внутрь.

Там мой котëнок грустит!

Эта мысль придаёт решительности.

Присаживаюсь в машину.

Язык немеет, разговор я точно поддержать не смогу.

Но я же хотела увидеть Марата, вот, пожалуйста.

Мы едем в тишине. Мои пальцы нервно обрисовывают бантик на коробочке.

— Марат учится на твоём факультете, я правильно понимаю?

— Правильно, — хочется закрыть ладонью глаза.

Мне словно четырнадцать, а не двадцать четыре. Самооценка и уверенность в себе на моём личном термометре уходят в минус.

— Прекрасно.

— Что?

— Есть большие шансы, что доучится. Ничего, что я на «ты»?

— Ничего…

— И здоровьем его ты занимаешься?

Это просто аттракцион по проваливанию сквозь землю!

— Я… — сглатываю.

Удовлетворённо кивает.

— Там надо немного депрессию подкрутить. Что-то сломалось.

— Это я виновата, — поджимают губы.

— Разберётесь.

Останавливает машину возле коттеджа. Заводит меня в дом.

— Здравствуйте, — смотрю в глаза его жене, выходящей нам навстречу.

Она внимательно вглядывается в меня.

— Алëна… — лаконично представляет меня ей Лев Русланович.

— Алëна! — распахивает она глаза. — Вау! Красавица!..

— Спасибо.

Лев Русланович, обнимая жену, стреляет взглядом на лестницу.

— Он немного упрямый. Ты на него не обижайся, если что. Первая дверь слева.

Господи, да я извиняться вообще-то приехала.

— Красота всегда побеждает, — подмигивает незаметно мне мама Марата.

Мне бы вашу уверенность!

— Спасибо вам.

— Спасибо не отделаешься, — улыбаются. — Мы претендуем на свои порции торта.

— А! — вспоминаю я про торт.

Растерянно протягиваю.

— Конечно!

— Ты подари сначала…

Точно!

Я так на предзащите не волновалась!

Медленно поднимаюсь по лестнице…

Выползаю из душа. Поправив полотенце на бёдрах, падаю на кровать лицом вниз.

Ночь принесла много разных мыслей. Моя обида чуть остыла, ушла на задний план.

Нет, я до сих пор считаю, что абсолютно всë правильно сказал ей.

Но ее не выслушал…

Морально готовлюсь включить телефон. Как-то ответить на поздравления близких и друзей.

И не могу.

Я боюсь, что она позвонит. И пожелает что-нибудь такое… уничтожающее. Типа того, что пожелал я. Девушку тебе… Какую там? Незамороченную? Ну и давай… счастливо.

Мне кажется, я вообще не встану с этой кровати тогда, а не то, что завтра «в строй». Больничный за разбитое сердце дают? Должны давать. С ним тренироваться хуже, чем с травмой.

Ладно. Через пару часов включу. И лучше бы ей вообще не звонить, чем такое…

Как кретин кручу в голове наши возможные диалоги, ища какие-то слова… то для того, чтобы объяснить как сильно я её люблю, то для того, чтобы объяснить ещё десятью способами насколько она не права.

А она может вообще не позвонит. Я же как бы всë сказал.

Пиздец какой! Мозг заткнись. И сердце заткнись тоже. Всë время спорят…

Да не позвонит она! Ты это себе, Тарханов, внушаешь, чтобы об стену не убиться, если действительно не позвонит?

Как заткнуть этот бесконечный поток внутреннего диалога?!

Дотягиваюсь до наушников. Напяливаю, врубаю радио.

Подпеваю про себя текстам, только чтобы не лезли свои мысли. Но диджей словно издевается! Ставит что-то мучительное: «Не смогу без тебя… Если хочешь — проверь…»

— Блять!