Серебряный меридиан - Флора Олломоуц

— Вы что задумались, друзья мои? — Роберт Уилсон стоял перед ними и, растирая руки, смотрел на обоих.

— Привет!

— Доброе утро, синьор! Доброе утро, прекрасная синьора!

— Боб, да ты, похоже, читаешь мысли, — Уилл спустился со ступенек и ворошил угли в кострище. — Я тут думал об Италии, и ты, видно, тоже?

— Я читаю мысли. Это всем известно. О чем, позволь спросить, ты грезишь в мечтах об Италии?

— Ты не поверишь — о новой пьесе.

— О трагедии, тяжких убийствах и муках совести или о сказке счастливой любви?

— О трагедии тяжких убийств и муках в легенде о несчастной любви, — отозвалась Виола.

Уилл обернулся.

— Спасибо, Боб, ты только что подбросил в топку хворост для новой пьесы.

— Синьора, — Роберт надел рубашку и подошел к Виоле. — Меня давно сразил ваш острый ум. Сжальтесь же, доверьте мне ваше сердце.

— Уж лучше в монастырь.

— Нет, ясноглазая. Из такого блистательного дурака, как я, вышел бы самый благоразумный муж на свете. И знаешь, почему? Только тот супруг глуп, который считает себя безупречным.

— Это отчего же?

— Оттого, что супруге всегда виднее, в чем он грешен.

— Неужели ты не веришь в безупречность, Боб?

— Я не верю в безупречность мужей.

Она подумала о Ричарде. Вот кто безупречен. Женившись, он будет великодушен и снисходителен ко всем изъянам своей супруги. Таким он был с ними, когда терпеливо сносил их лень и нерадивость. Вдруг раздался гром. Не с неба, это был барабан. Ричард Тарлтон проснулся и будил лагерь. Пора было отправляться в путь.

«Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, и буду искать того, которого любит душа моя» [94].

— Старые мои добрые ланкаширцы!

За столом таверны сидели Уильям и Себастиан Шакспиры, Джеймс Бербедж, Огастин Филипс, Уилл Слай, Томас Поуп, Джордж Брайан и Ричард Коули — актеры труппы «Слуг лорда Стрейнджа». С Уильямом они расстались пять лет назад, когда погиб несчастный дом Хогтонов, и он вынужден был возвратиться в Стратфорд. А встретились вновь в Латоме в 1587 году, где труппа представляла рождественские мистерии. К этому времени дела «Слуг Ее Величества королевы» сильно пошатнулись. Ричарда Тарлтона одолевала болезнь, и он перестал выходить на сцену. Это резко отразилось на престиже и доходах. Настойчивая публика, обожавшая своего любимца, никого вместо него не хотела видеть. Да никто и не смог бы заменить великого актера. Места в зале пустовали, репертуар разваливался, и часть актеров перешла в труппу «Слуг графа Сассекса».

В ноябре 1587 года «Слуги Ее Величества королевы», «Слуги графа Сассекса» и «Слуги лорда Стрейнджа» были приглашены в Оксфорд, куда съехалось беспокойное общество молодых родовитых покровителей театра, наук и искусств — компания мыслителей и прожектеров. Своевольные, взбалмошные и вызывающе независимые, хорошо образованные и не без дарований, знакомые с европейскими достижениями и новинками, они для собственного удовольствия и развлечения создали вокруг себя особый мир. При их щедром покровительстве в его атмосферу вовлекались философы и поэты, ученые и музыканты, мореходы и издатели, наполнившие его тем, что, спустя время, потомки назвали достижениями прогресса в науке, шедеврами искусства и непревзойденными творческими вершинами елизаветинской эпохи. Этим знатным и богатым молодым людям было лестно приобщиться к некоему кругу посвященных в тайны высочайшего знания и тончайшей поэзии и гармонии. Кроме того, все они были приверженцами старой веры. Поэтому не случайно театру, истоком которого были религиозные мистерии, на их глазах ломающему старые традиции и ищущему новые формы и содержание, они отдавали заметное предпочтение.

Каждая труппа представляла свои лучшие спектакли. Центром афиши «Слуг Ее Величества королевы» были пьесы «Знаменитые победы Генриха V» и «Король Лейр», у «Слуг графа Сассекса» — «История Цезаря и Помпея», у «Слуг лорда Стрейнджа» — «Мальтийский еврей» и «Семь смертных грехов», выкупленная у «Слуг Ее Величества королевы».

Фердинандо Стэнли, лорд Стрейндж, будущий пятый граф Дерби, один из богатейших и влиятельнейших знатных наследников, обладал восторженным характером и исключительно цепкой памятью, свойственной впечатлительным людям. Он прекрасно помнил Уилла по встречам в Хогтон-Тауэре. Как человек, хорошо знающий театральную среду и все, что с нею связано, граф еще тогда оценил способности Уилла по представлениям, им придуманным и разыгранным, его юмор и способность к перевоплощению и то, что о нем сказал Кастильоне, — «в разговоре с ним или только при виде его навсегда проникаешься к нему симпатией». На представлении Фердинандо посоветовал приятелям обратить на него внимание. Те, однако, ничего особенного не увидели и пожимали плечами. Мало ли таких среди актерской братии. Граф с иронией посочувствовал отсутствию у них тонкого чутья и вкуса и после спектакля приказал позвать Уилла.

— Я рад видеть тебя! — сказал он, когда тот подошел.

— Сердечно благодарен вам, милорд.

— Стало быть, ты теперь у «Слуг Ее Величества»? И доволен?

Не к лицу жаловаться на кров, что дает приют, милорд.

— Вот как? Значит дела ваши плохи?

— Не так хороши, как прежде, милорд.

— Тогда, почему бы тебе не поискать другое место?

— Боюсь, милорд, вы правы. Вскоре нам действительно придется искать нового хозяина.

— Так возвращайся к нам. Без тебя у нас… скучновато.

— Милорд, я буду счастлив, но…

— Ну-ну, говори же! Кстати, ты сказал «нам». «Вы» — это кто?

— Я ищу место для двоих — себя и своего брата Себастиана.

— Он что, тоже актер? И хороший?

— Превосходный. Время от времени он подменяет меня, но в основном помогает за сценой. Мы близнецы.

— Да ты по-прежнему полон сюрпризов! Возвращайся. Я распоряжусь.