Песни вещих птиц - Валерия Скритуцкая

земля увлажнялась, кожу приятно покалывало, будто всё напряжение уходило. Растаяла как снег и звериная шкура – перед ними стоял Андрей, взмокший и потрёпанный. Кинув беглый взгляд на свои человеческие руки, он сжал в них Марьяну, а та горячо прильнула к нему.

– Никогда не видела, чтоб они так целовались, даже на свадьбе, – тихо сказала Янина. Ксюша кивнула. Они смотрели наверх и ловили ртом капли, но исподтишка подглядывали за Андреем и Марьяной, а те, кажется, забыли обо всех. Мир опустился на берег без сил, откинул волосы с мокрого лба и, прищурившись, смотрел вдаль.

– Может, ты нам представишь своего знакомого? – Янина с усмешкой наблюдала, как Надя от смущения не находила себе места.

– Это Мир, – ответила та. – Я встретила его у ручья, когда пошла за водой, а потом ещё раз, и тогда он рассказал о том, что был такой лучник… Нет, я всё это не перескажу, вы сами, в общем, видели…

– И почему ты нам ничего не сказала?

– Я думала, – Надя ещё больше смутилась, – думала… что его не существует.

– Серьёзно? – Мир перевёл на неё удивлённый взгляд.

– Она у нас много думает, – объяснила Ксюша.

– Так кто ты и как здесь оказался? – не унималась Янина.

– Он шаман, – Ксюша ответила вместо него.

Надя вытаращилась на Мира:

– Шаман? Это… как эскимос с бубном?

– Я предпочёл бы просто «спасибо», – отозвался Мир.

– Спасибо! – горячо поблагодарил Андрей. – Ты просто… Я не знаю, как ты это сделал, но я навеки твой должник!

– Говорю же, он шаман, – заключила Ксюша.

– Да что значит шаман? – разозлилась Надя.

– Значит, он из Яви, такой же, как мы, но для него все пути открыты, – объяснила Ксюша. Мир только развёл руками, улыбнувшись.

– Смотрите! – оборвала их Марьяна и указала на серебристый клубок, что прикатился к её ногам. Клубок подпрыгивал, просясь на руки, и она подхватила его.

– Нужно подумать о том, что или кого ты хочешь найти, – со знанием дела объяснил Андрей.

– Лёшу, – сказала Марьяна, – конечно, Лёшу.

Клубок вырвался из рук и быстро покатился по тропе. Сёстры кинулись следом, а Андрей чуть помедлил, обернулся к Миру.

– Однажды я уже побежал за этой штукой, – признался он, – а прибежал не собой. Может, и ты с нами?

– Да без проблем, – Мир пожал плечами и поспешил следом. Надя, заметив это, только недовольно хмыкнула.

Рыбьи слёзы падали с неба. Рыба плакала от боли, плакала единственным оставшимся глазом, но продолжала плыть – будто боль эта гуляла где-то рядом, а её не задевала. Всё равно впереди пасть кита, а там и новое рождение, новые глаза. Капли падали на камень, прожигали его. По камню шли трещины, он раскалывался, осыпался пылью.

Боль пронзила лёгкие: не воздух их наполнил, а жгучий яд вперемешку с пеплом. Руки схватились за грудь, живые руки, настоящие. Глаза видели. Сквозь слёзы, но видели. Семь дней он простоял камнем. Знал это, потому что ощущал смену ночи и дня, но больше ничего не чувствовал, не думал, не желал.

Вернись. Обернись. Посмотри на нас. Вернись. Обернись. Всё не то, чем кажется. Всё не так, как видится.

Всё наизнанку, наоборот. Мир перевёрнут, словно отражение в воде.

Лёша посмотрел вверх, на вершину замка. Оттуда уже сорвалась, проснувшись в одно мгновение с ним, словно того и ждала, вещая птица Рарог. Её крылья разгорелись огнём, вниз летели искры.

Он спрятал лицо в ладони, но не от страха. Он смеялся. Только обернувшись, можно было увидеть. Но обернёшься – станешь навеки камнем. Или не навеки – раз уж колдовство разорвано и открылось то, чего глазами не увидишь. Мир перевёрнут, он словно отражение в воде: на той стороне дом с петухом на крыше, навечно сложившим деревянные крылья, а на этой – птица Рарог несётся прямо на него, обжигая дыханием.

Кожа Рарога – золото. Голос его не похож ни на чарующее пение Сирин, ни на весёлый распев птицы Гамаюн. Его песня звенит металлом, резкая, порывистая.

– Быль за небылью,

Осыпался пеплом

Столетний сон

Слышишь ли звон?

Ищи ключи!

Склонись, молчи!

Руны чертами зеркальны, силой едины,

Мир расколот на половины,

Внизу и вверху та же суть,

Лишь искажает речная муть.

За небылью быль

Время стирает в пыль.

Строки эхом дребезжали в голове. Рарог взмыл, рассыпав, как прощальный подарок, золотые ключи. Лёша собрал их: всего восемнадцать, на каждом вырезано по руне. Жар прошил позвоночник, как перед экзаменом, к которому не готов. Ни одной руны он не знал. Он повесил ключи на нить к оберегу, сняв её с шеи – заодно камень не будет жечь, а то снова разгорелся, как бы не остался шрам. А затем направился к замку во второй раз.

Лёша постучал, и высокие врата отворились. Он застыл на пороге, сглотнув вставший в горле ком. Неужели и впрямь вещая птица Рарог спала до тех пор, пока он не понял, что тёмный замок – отражение их собственного дома в мире Нави? И где же тогда его настоящий дом? Конечно, там, наверху, уютный и тёплый, пахнущий пирогами и звенящий голосами сестёр, а вовсе не это мрачное отражение. Что оно несёт в себе? Одну только темноту, непроявленную суть того, во что их жизнь когда-нибудь вернётся и из чего родится вновь… Да только Дивья здесь есть, а там её нет.

– Лёша!

Звонкий голос за спиной удивил его больше чего бы то ни было. Нет, только не он, только не этот голос! Он уже решился, он сам по себе, зачем они искали его?..

– Постой!

Времени на сомнения не осталось – он шагнул внутрь. Дверь вот-вот захлопнется и исчезнет, а сёстры останутся снаружи. Лёша пообещал себе пройти первый зал, не глядя на стены, но стены сами посмотрели на него совсем другим узором: птицами и вензелями, озёрами и деревьями, ночным лесом и полями, спящим диском луны с умиротворённой улыбкой. Ночь да серебро. Всё плотное, пугающее, мучительное смахнули её руки и нарисовали мир печальным, полупрозрачно красивым, как она сама.

Войдя во второй зал, Лёша окунулся в сияние изумрудных ламп, волны бархатных тканей и такие же серебряные узоры на стенах. На троне всё так же восседал Чернобог. Лёша склонился в лёгком поклоне – прямо как Дивья всего мгновенье назад. Вечность назад.

– Вот и кланяться научился, постояв без движения, – проскрипел Чернобог, но без злости, лишь заметив очевидное. – А ведь разум не потерял, даже, может, приобрёл чутка… Это мы посмотрим.