Письма царской семьи из заточения - Евгений Евлампиевич Алферьев

одновременно сырость – зелени нету. Хлопочем на это время переселиться в какой-нибудь монастырь. Понимаю, как вас на воздух тянет, – другое видеть, листьями, свежим воздухом подышать. Даст Бог, нам, может быть, удастся вдруг: надо надеяться на Божью милость. Вашим все говорят, что придется путешествовать или вдали, или в центре, но это грустно и не желательно, и более чем неприятно в такое время[665]. Как хорошо, если бы ваш брат (С.А. Танеев) мог бы устроиться в Одессе, Зиночка (Толстая) могла бы смотреть за Иной. Но теперь, я думаю, что мы совсем отрезаны от Юга и ничего больше не узнаем от них и Тины. Вы видели маленького Сережу (корнет Марков)? Он вам рассказал, что виделся со всеми издали?[666] Как я рада, что М. вернулась: мужу спокойнее будет, что она близко. Они благополучно приехали и прислали привет. Так боюсь, чтобы не ужасные, ложные слухи к вам дошли, – люди так отчаянно врут. Думается, что заболевания не просто так, как корь: тоже, видимо, послана, чтобы не двигаться и чтобы гнездо не разрушить, хотя двух птенцов вырвали: одну в клетку посадили, другую выпустили. Во всем воля Божия, чем глубже смотришь, тем яснее понимаешь. Ведь скорби для спасения посланы. Здесь отплачиваем наши грехи, и дана нам возможность исправиться; иногда попускается для измерения смирения и веры, иной раз для примера другим. А из этого надо себе выгоды искать и душевного роста. Скажу некрасивое сравнение: хороши удобрения… да потом растет, цветет пышно, душисто, ароматно, и садовник, обходя сад свой, должен быть доволен своими растениями. Если нет, опять со своим ножом придет, срезывает, поливает, вынимает плевел, который душит цветок, и ждет солнца и нежного ветерка. Любуется он росту своих питомцев, с любовью посадил. Без конца могла бы писать об этом садике, обо всем, что там растет, и что надо избегать, чтобы не портить, не повредить нежных цветочков. Хотелось бы быть художником, чтобы излить мои мысли картинными словами. Вспомните английский сад (вы видели в книгах у меня иллюстрации): уютный домик, дорожка в середине, акварель у меня в Ливадии. Ну, тогда вы понимаете, что я сказать хочу, как сравниваю с душами. Вот 11 человек верхом прошли, хорошие лица – мальчики еще, улыбаются. Это уже давно невиданное зрелище. У охраны комиссара не бывают такие лица[667]. Ну, спасибо…

Куда тех в садике посадить? Нет там места – вне ограды лишь, но так, чтобы милосердные лучи солнца могли бы до них дойти и дать им возможность переродиться, очиститься от грязи и пыли.

Пора отправить. Господь с вами, радость моя, милая душка. Я вас нежно целую. Все мысли и горячие мысли вас окружают. Лиловые яички так тронули – и все другие. Вот сегодня А.[668] дала знать, чтобы посылку готовить. Хочется понемногу мне посылать вам деньги обратно, так как они мне не нужны, и очень прошу вас скорее ответить, можно ли; я все-таки не хочу их трогать. Пошлю их тогда через Л., как все теперь; она знает, если вы комнаты перемените. Христос с вами! Святая Богородица да покроет вас своим святым омофором. Всем привет. Мать (Н.И. Танеева) целую, О.В. (Лохтина) и всем, Берчику привет и докторам Н.Ив. (Решетников) и Прох(оров) и всем.

Видели нового комиссара – неплохое лицо. Мои вас нежно целуют. Привет Элисбару (князь Эристов), отцу Иоанну и отцу Досифею сердечные приветы.

Ваши.

Сегодня день рождения Сашки (граф Воронцов-Дашков).

Увоз из Тобольска их величеств и великой княжны Марии Николаевны

Ближайшими к Тобольску крупными центрами были Омск, главный город Западной Сибири, которому Тобольск подчинялся в административном отношении, и Екатеринбург – столица Урала. В обоих этих городах прочно укрепилась большевистская власть.

В течение первых четырех с половиной месяцев после Октябрьского переворота большевики не предпринимали в отношении Тобольска никаких шагов. Но вот 11/24 марта из Омска приехал большевистский комиссар Дуцман, латыш по национальности, назначенный комиссаром Тобольска и, одновременно, комиссаром над царской семьей, на место Панкратова, выгнанного солдатским комитетом еще 26 января. Он поселился в доме Корнилова, но ни во что не вмешивался, и вся его роль ограничивалась общим надзором за содержанием царственных узников под стражей.

Через два дня после его приезда, 13 марта, в Тобольске появился первый отряд красногвардейцев, прибывший из Омска[669].

Вслед за ним, 15 марта, прибыл отряд красногвардейцев из Екатеринбурга, но главари омского отряда потребовали, чтобы он ушел. Будучи вдвое слабее, он подчинился этому требованию.

Однако этим дело не кончилось. Через две недели, 31 марта, оттуда пришел новый отряд, равный по силе омскому отряду, под командой комиссара Заславского. Свидетель Мундель, допрошенный судебным следователем, показал: «Это был злобный еврей. Он собирал наших солдат на митинг и настраивал их, чтобы семья немедленно была переведена в каторжную тюрьму» (Соколов Н. Убийство царской семьи. С 42). Полковнику Кобылинскому с трудом удалось отклонить эту угрозу. Он прибегнул к хитрости, заявив, что в таком случае охране также придется перебраться в тюрьму. Такая перспектива не привлекала солдат, они запротестовали, и попытка Заславского не удалась.

Тем временем, пока омские и екатеринбургские большевики оспаривали друг у друга право распоряжаться царской семьей, 9 апреля в Тобольск приехал, наконец, долгожданный комиссар из Москвы. Это был чрезвычайный комиссар Яковлев, предъявивший полномочия за подписью самого председателя Всероссийского центрального исполнительного комитета Янкеля Свердлова. При нем был отряд красноармейцев в 150 человек.

Первые два дня он присматривался к царской семье, причем его особенно интересовало состояние здоровья наследника цесаревича. Вместе с этим он старался за это время подчинить своему влиянию как отряд особого назначения, так и оба отряда красногвардейцев, омский и екатеринбургский. Ему удалось этого достигнуть. В результате этой внутренней борьбы Заславский был изгнан солдатами, после чего он спешно вернулся в Екатеринбург, где осведомил местный Совдеп о положении в Тобольске, что имело важные последствия для дальнейшего хода событий. Вечером 11 апреля Яковлев собрал солдатский отрядный комитет, которому фактически принадлежала власть над царственными узниками, и объявил, что ему поручено увезти царскую семью из Тобольска. Никакого серьезного сопротивления со стороны солдат он не встретил.

Убедившись в том, что наследник действительно серьезно болен и ехать не может, Яковлев сообщил об этом в Москву и получил оттуда приказ увезти в крайнем случае одного государя, а всю семью временно оставить. На следующий день, 12 апреля, во второй половине дня он объявил, наконец, государю о своей миссии, предоставив их величествам самим решить все вопросы, связанные с предстоящим отъездом. После мучительных колебаний государыня, поставленная перед тяжелой