Таня Гроттер и Болтливый сфинкс - Дмитрий Емец

Бейбарсов несколько раз дернулся, попыталсябоднуть ее лбом, оттолкнуть. Глеба трясло. Он то метался, то выкрикивал что-тоневнятное, но потом вдруг уронил руку и Таня услышала тихий, странный, похожийна щенячье подскуливание звук.

Роковой некромаг Глеб Бейбарсов плакал,возможно, в первый и последний раз в жизни.

Таня не знала, сколько он плакал. Времяисчезло. Кажется, она слышала гудки и стук колес трех или четырех прошедшихпоездов.

– Давай я отвезу тебя в Тибидохс! –предложила Таня, когда рыдания Бейбарсова наконец затихли.

– Нет. Я останусь здесь, – глухо, ноупрямо сказал Глеб.

Таня выпустила его голову и сделала шаг назад.

– Ты что, серьезно? Лежать тут почти нашпалах?

– А почему нет? Мне нравится слушать стукколес. Сейчас затишье, а ночью поезда идут почти непрерывно. Кто-то куда-тоедет, торопится, надеется, – Бейбарсов улыбнулся, и улыбка у негополучилась неожиданно светлой, мечтательной.

Точно душа выглянула вдруг из плена. Но тотчастот, кто держал ее в плену, словно дернул ее назад, за ворот плоти. Бейбарсоввновь закашлялся. Его раздутая нога качнулась под одеялом как студень.

Привлеченная надсадным кашлем, за шторузаглянула Галина Николаевна.

– Не видишь, плохо ему? Ступай-ступай! –заторопила она Таню.

Таня послушно позволила ей себя вытолкать.Вина шевелилась в ней, как мокрая змея.

Бояться надо не поступков, а лени, вялости,нытья, уныния. Под лежачий камень вода еще, может, и затечет, а вот подобмазанный соплями нет. Он гидроизолирован.

Ягун

В три часа дня к дверям загса, что в районеКоровинского шоссе в Москве, подъехал длинный лимузин, украшенный лентами.Водитель, бойкий южный человек, вызвоненный по газетному объявлению всего часназад, первым делом выяснил, кто ему будет платить, и потребовал вперед задаток.

Вопрос был, что называется, не в бровь, а вглаз. Семь-Пень-Дыр посмотрел на Жикина, Жикин – на Семь-Пень-Дыра. Затем оба –Жикин и Дыр – посмотрели на двери загса.

– Плати! У тебя деньги есть! – заявилЖикин.

– Есть, но они у меня из кармана не вытаскиваются, –грустно ответил Семь-Пень-Дыр, некогда метко охарактеризованный Гробыней как«папахен общемирового жмотства».

Жорика это не удивило. Когда требовалосьотдать хоть копеечку, у Семь-Пень-Дыра сам собой сжимался кулак и пальцы наруке деревенели настолько, что разомкнуть их можно было лишь ломом. Причемпроисходило это на уровне физиологии, против всякой воли самого Дыра, как онутверждал. Так уж бедный Дыр был устроен, что высчитывал даже проценты скопейки, которую его приятель пять минут подержал в руках. Просто подержал.

– Платыть будем? – спросил водительнервно.

– Будем! – вздохнул Жикин.

Он поднял кольцо и расплатился с водителемискрой. Водитель с довольной ухмылкой достал бумажник, сам себе вручил деньги,тщательно пересчитал, посмотрел на свет и вновь убрал в бумажник. Он дажепопытался вручить Жикину сдачу, но тот благородно отказался. Он не хотелпрослыть мелочным, так как пришел на свадьбу не один, а с девушкой.

Девушку Жикина звали Света. Она училась напереводчицу в институте, название которого не смогла бы написать без ошибки, ноэто было неважно, потому что переводчицей становиться она не собиралась. Светабыла рождена, чтобы быть чьей-то половинкой. Предоставленная сама себе илизапертая в пустой комнате, она рисковала бы исчезнуть совсем.

Если Жора слегка улыбался, Света хохотала.Морщился – и она пугалась. Жикину, как личности втайне закомплексованной, такоеотношение льстило. Проучившись требуемое количество лет в школе и два года винституте, Света не знала, какой сейчас год от сотворения мира. Не знала, ктотакой Суворов, когда закончилась Первая мировая война, что означает слово«ингредиент» и легко могла ляпнуть что-нибудь в духе: «Москва – какое названиеприкольное!» Зато и плюсов у Светы было немало. Всегда хорошее настроение, отличныезубы и потрясающая, совершенно сказочная способность быстро приготовить ужин изничего.

Стеклянная дверь загса открылась, и появилисьШурасик с Ленкой Свеколт, которые были свидетелями. Шурасик со стороны жениха,Свеколт – со стороны невесты.

– Ну что, скоро? – крикнул Семь-Пень-Дыр.

– А куда им спешить? Они бумажки ламинируют…Фервайле дох! Ду бист зо шен! [7]– отвечал Шурасик.

Дыр его не понял, но на всякий случай сделалумное лицо и стал терпеть дальше.

Минут через пять дверь загса вновьраспахнулась и вышел сияющий жених, через плечо которого была переброшенаневеста. Водитель лимузина посмотрел на атлетичного Гуню, наполнявшего своимтелом черный костюм, на его низкий лоб, сломанный нос, густые брови изанервничал:

– А жэних кто? Бандыт? – спросил водительу Жикина.

– Нет. Волшебник, – ответил Жикин.

Водитель засмеялся, оценив шутку.

– Валшэбнык, да! Я сразу понэл, что валшэбнык!

Гуня враскачку подошел к лимузину и в меруаккуратно, без заметного членовредительства, погрузил в него любящую жену.Любящая жена пискнула. Ленка Свеколт умиленно высморкалась в платок.

– Свадьба – это прекрасно. Цурюк цур натур,так сказать! – сказал Шурасик.

– Какой «цурюк»? – не поняла Свеколт.

– Ты что, не читала «Общественный договор»Руссо? – ужаснулся Шурасик.

– Читала невнимательно, – сказала Ленка.

– Ну да что с вас, некромагов, взять! Вамтолько результаты вскрытий читать! «Цурюк цур натур» – это назад к природе.

* * *

Сорок минут спустя, белым кораблем проплыв позимнему городу, лимузин остановился у ресторанчика, который на весь вечер снялиДыр и Жикин. Водитель почесывал лоб, недоумевая, почему в городе в этот час нетпробок и улицы почти пустые.

Зато Шурасик ничему не удивлялся.

– Ну и сколько? – спросил он у Свеколт.

– Две тысячи двести тридцать два, –ответила Ленка.

Именно столько автомобилей заглохло наперекрестках и прилегающих улицах, чтобы пропустить их лимузин.