Момент перелома - Александр Михайловский

Примечание авторов: * 1-й том Дневников Николая II охватывает период от коронации в 1894 году до 1904 года включительно, а 2-й том в двух частях – от 1905-го года, до самой смерти.

Ему хотелось и спалить эти книги в камине, чтобы никогда не знать того, что там написано, ибо непозволительно смертным ведать о своем будущем. И в то же время Николай страстно жаждал прочесть все до конца, чтобы в точности знать, куда ведут те рельсы, по которым он, как трамвай, катится в будущее, от остановки до остановки. На выяснение этого ушли остаток дня и следующая ночь. Император пил крепкий кофе, много курил, так что в кабинете слоями плавал папиросный дым, и снова возвращался к чтению. За это время к нему в кабинет два раза приходила любимейшая Аликс, но он два раза выпроваживал ее вежливо и решительно.

Годы сменяли друг друга как в калейдоскопе, и чем дальше, тем быстрее международные события неслись вскачь. Шестой год – год унизительнейшего Портсмунтского договора, седьмой год – год присоединения к Антанте, одиннадцатый год – год убийства премьера Столыпина, роковой четырнадцатый год – год начала общеевропейской войны, пятнадцатый год – год великого драпа, шестнадцатый год – год Брусиловского прорыва, семнадцатый год – год, ставший синонимом великой смуты. Когда Николай перечитывал свой же собственный рассказ о событиях, предшествующих отъезду его с семьей в ссылку, его пронзило чувство острого отчаяния. Захотелось спрятаться за могучую папенькину спину и не вылезать оттуда, пока враг не будет повержен и окончательно истреблен до самого последнего человека.

Ведь врагом этим оказались не профессиональные революционеры, не сиволапые мужики и не разозленные низкими заработками рабочие, а интеллигенты и буржуазия, лучшие люди, которые при нем, Николае, катались как сыр в масле, но им, вишь ты, захотелось еще и ВЛАСТИ, ради призрака которой эти люди были готовы уничтожить страну. Именно что ради призрака. Потому что выхватив власть из его ослабевших рук, эти мелкие людишки, политиканы и калифы на час принялись разбрасываться этой властью налево и направо, не понимая, что вместе с «пережитками царизма» они уничтожают случайно попавшую в их руки огромную страну. Николай с большим трудом воздерживался от небольшого проявления монархического произвола. Ему хотелось взять группу господ – вроде Керенского, князя Львова, Путилова, Набокова и прочих конституционных демократов – и отправить их в какие-нибудь отдаленные края, которых в России предостаточно. Пусть строят там свою любимую конституционную демократию, экспериментируя друг на друге.

Конец дневника, тобольские и екатеринбургские записи император бегло просматривал уже перед рассветом. И так было понятно, что после его отречения это конец. Недолгая надежда на выезд в Англию и хамский ответ британского премьера, написавшего о том, что английский народ не потерпит на своей земле свергнутого тирана. Потом ссылка в Тобольск, большевистский переворот, отобравший власть у заигравшихся реформаторов, перевод царской семьи в Екатеринбург… И последняя запись в дневнике, датированная тридцатым июня (тринадцатым июля по новому стилю) одна тысяча девятьсот восемнадцатого года. Дальше, отдельной вклейкой, только страшное в своей краткости описание расстрела в Ипатьевском доме, перечень расстрелянных жертв и список фамилий убийц. Все.

Когда император дочитал эту проклятую книгу, за окном было уже полностью светло, хотя солнце еще не взошло. Окликнув задремавшего в кресле приемной камердинера, император с его помощью облачился в шинель, затянув все положенные ремни портупеи, снял с крюка винтовку, рассовал по подсумкам и карманам патроны в пачках по семь штук и вышел из кабинета прочь. Вороньему народу в дворцовом Александровском парке сегодня предстоял настоящий геноцид.

Император вышел на аллею и огляделся в поисках потенциальных пернатых жертв. Прекрасно – ворон сегодня было даже больше, чем обычно, поэтому, скинув с плеча винтовку, самодержец с особо яростным остервенением открыл по каркающим созданиям огонь на поражения. Но не успел он расстрелять и трех обойм, как увидел, что по дорожке ему навстречу идет фигура в длинной флотской шинели. Каперанг Иванов был уже тут как тут, шел навстречу императору Николаю широкими шагами, будто нарочито держа на виду руки в кожаных перчатках. Императора эта встреча на пустынной аллее одновременно и обрадовала, и ввергла в небольшой мистический трепет. Обрадовала потому, что теперь уже не надо было назначать приватную встречу, замаскировав ее от близких какими-нибудь делами, а потом вести разговор в рабочем кабинете, имея в виду, что во дворцах и у стен бывают уши. Теперь этот важный разговор можно провести в безлюдном в этот ранний час парке, без свидетелей и возможных подслушивающих лиц, потому что кусты и деревья, за которыми можно было бы спрятаться, еще не оделись листвой. Мистический трепет у Николая возник из-за того, что каперанг Иванов очень точно угадал время и место его появления, и теперь после первых же выстрелов, возвестивших о начале утренней охоты шагал ему навстречу с решительным видом человека, которому есть что сказать своему собеседнику, и который в то же время знает, что от него можно потребовать.

Император остановился в трех шагах от своего собеседника и окинул того с ног до головы внимательным взглядом.

– Господин Иванов, – начал он разговор, – я внимательно прочел книги, которые вы мне дали и должен сказать, что они произвели на меня неизгладимое впечатление, особенно приписка в конце, сделанная значительно позже основного текста. Теперь, ради всего святого, ответьте мне, вы случайно не посланец Князя Тьмы, призванный совратить и погубить мою бессмертную душу?

– Нет, ваше императорское величество, – ответил капитан первого ранга Иванов, – я отнюдь не посланец Сатаны и ваша бессмертная душа мне не нужна. В этом деле я защищаю интересы России, а также ее народа, и больше ничьи. Ваша личная судьба меня волнует постольку, поскольку вы являетесь главою Российского государства, а все остальное – сугубо ваше личное дело.

– Тогда вы посланец божий, архангел с сияющим мечом в руках, – авторитетно заявил Николай, – явились ко мне для того, чтобы спасти, предостеречь или же покарать за грехи. Признайтесь же, что это так. Только Посланцы Божьи способны говорить таким безапелляционным тоном с самодержцем Всероссийским…

«Да у него же крыша едет», – подумал каперанг Иванов, но вслух сказал совершенно иное:

– Про архангела не знаю, а вот карающим мечом господним, разящим его врагов, я себя однажды чувствовал. Это случилось уже тут, у вас, когда я вел свой корабль в атаку на флот господина Того. Совершенно непередаваемое чувство, когда вся команда, как один человек, в твоем кулаке; под палубой разъяренными драконами воют два паровых турбоагрегата по пятьдесят тысяч лошадей каждый, на лаге тридцать узлов и корабль идет в атаку, задрав нос, как какой-нибудь торпедный катер. Сначала мы с запредельной для японцев дистанции расстреляли их концевые бронепалубные крейсера, и японский адмирал ничего не мог с нами сделать, поскольку пока он понял что происходит, дело было кончено и все его корабли были на дне. Темп жизни у нас там, в будущем, настолько быстрее нынешнего, что когда мы уже заканчиваем дело, местные люди только раскачиваются на то, чтобы что-то начать.