Родина - Фернандо Арамбуру

– А чего ты его не выгонишь?

– Выгоню, когда ситуация успокоится.

– Послушай, отец, если ты предприниматель, то не должен жить рядом с рабочими. Я не сторонник деления на классы, но что еще тут скажешь? Любой, кто затаит на тебя обиду или позавидует тебе, может попытаться тебе отомстить. И особого труда это ему стоить не будет, поскольку ты всегда рядом. Не исключено, что каждый божий день ты проходишь мимо его двери. Вы с матерью должны жить в другом месте, а в поселок наезжать только к кому-нибудь в гости или на работу. Пишут надписи на стенах? Да и пусть себе пишут. Если тебя в поселке не будет, ты их и не увидишь… А ведь речь не только о надписях, надо думать о вещах куда более серьезных.

– Я бы уехал, но вот мать…

– И она тоже уедет. Она и сама как-то об этом обмолвилась. Беда в том, что вы с ней маловато общаетесь.

– Ну, знаешь, с тех пор как я завязал и с велосипедом, и с картами в баре, мы проводим вместе столько времени, сколько не проводили никогда в жизни. Мы ведь почти не выходим на улицу. Я еду на машине из дому на работу и с работы домой. А она все реже и реже ходит по магазинам в поселке.

– Скажи, разве это жизнь?

– Живем как-то. Бывает и хуже. Мой отец сражался на войне против Франко. Ему изуродовало ногу, а потом он три года отсидел в тюрьме.

– Остается надеяться, что ты не забываешь о мерах безопасности.

– На этот счет можешь быть спокоен. Если они захотят со мной расправиться, придется делать это где угодно, только не в поселке. Там я всегда начеку.

– Итак, давай подобьем итоги. Дела идут хорошо или плохо?

– Плохо. И я бы с удовольствием перевел весь свой бизнес куда-нибудь в более безопасное место. В Ла-Риоху, в Сарагосу, но ведь это очень хлопотно. Почти все клиенты у меня из наших мест. Не проходит и недели без того, чтобы кому-то срочно не понадобились мои услуги. Срочно-пресрочно. А если я буду далеко, скажи, как тут успеть? Обратятся в другую транспортную компанию – и прости-прощай.

– Есть и такой вариант: ты открываешь филиал и постепенно переводишь все дела туда.

– Тогда мне будет нужен партнер, надежный человек, который наймет там для меня людей или, наоборот, присмотрит за работой фирмы здесь. Я ведь не могу быть в двух местах одновременно. Я бы предпочел какое-нибудь более простое решение – и чтобы оно не требовало такой уймы времени.

– Закрой фирму, продай ее и трать свои сбережения.

– Ты с ума сошел? Это моя жизнь.

– Тогда я вижу только один выход. Если ты согласишься, я помогу вам подыскать здесь квартиру, вы переберетесь в Сан-Себастьян и в городе будете чувствовать себя более защищенными. Кроме того, какая тебе разница, где жить, если ты в любом случае ездишь на работу на машине?

– Квартира – это большие расходы. Как мне кажется, твоя мать не…

– Короче, ты хочешь, чтобы я начал что-то вам подыскивать или нет?

– Хорошо, ищи. А там посмотрим.

В тот день, когда убили Чато, шел дождь. Это был обычный рабочий день, серый, из тех, что тянутся вроде бы бесконечно и когда все происходит в замедленном темпе, везде мокро, и утро не отличить от послеобеденного времени. Да, обычный день, и вершины гор, окружавших поселок, были затянуты тучами.

Чато пришел в свою контору рано. Рано? Да, где-то около шести, еще не рассвело. На столе у него лежал отрывной календарь, Чато вырвал соответствующий листок и прочел написанное на обратной стороне. Потом отметил на странице в ежедневнике точное число дней, прошедших после того, как он бросил курить: 114. Чато испытывал гордость, видя, какая длинная колонка цифр свидетельствует о силе его характера, да и Биттори довольна, что он не дымит в квартире, как раньше, когда от табачного дыма желтели шторы, не говоря уж об отвратительном запахе, пропитавшем и стены, и мебель, и воздух, которым они дышали.

Чато не знал – откуда ему было знать? – что он видит все эти предметы в последний раз, в последний раз занимается делами, в последний раз о чем-то размышляет. В последний раз для него наступил рассвет. И еще он в последний раз совершает самые обычные действия. Берет/трогает/смотрит на какие-то вещи в это последнее утро своей жизни.

Выйдя из дому, он вел себя с привычной осторожностью. Деревянные щиты и веревки вокруг машины, как сразу было ясно, без него никто не трогал. Поехал не по тем улицам, по каким ехал вчера, то и дело внимательно глядел в зеркало заднего вида. И, сам того не подозревая, едва не сорвал планы людей, которые решили его убить. У него был намечен завтрак с одним клиентом в Беасайне, но около десяти утра тот позвонил и предупредил, что у него возникли непредвиденные дела, и попросил перенести встречу на другой день.

– Да ради бога, какие проблемы?

В глубине души Чато даже обрадовался, потому что ему совсем не хотелось куда-то ехать в такую погоду по дурным дорогам. И тогда – роковое решение – он вернулся к обычному своему распорядку дня, который был хорошо известен тем, кто получил приказ его убить. Чато позвонил жене и сказал, что обедать будет дома. И действительно вернулся домой и пообедал, но это был последний обед в его жизни.

В гараже, уже заглушив двигатель, он посидел за рулем еще минуту-другую, чтобы дослушать по радио песню, которая ему нравилась. Потом вышел из машины, поставил деревянные щиты и завязал надежными узлами веревки. И все, что было вокруг, сам того не подозревая, он видел в последний раз: банки с краской, выстроившиеся на полке, велосипед, подвешенный к потолку, большие бутыли с вином, запасные колеса, инструменты и разное барахло – его, впрочем, было не так уж много, – сваленное к стенам, чтобы в середине осталось место для машины. Чато вышел на улицу, мурлыча себе под нос песню, которую недавно слушал. Закрыл металлическую дверь гаража. Дождь лил как из ведра. А у него не было с собой зонта – да ладно, уж как-нибудь обойдусь. Ведь до подъезда надо было пройти всего шагов сорок – пятьдесят.

И тут он его заметил – этот бычина стоял на углу. Да и как было его не заметить, если на их улице из-за дождя не было больше ни души. Несмотря на опущенный на лицо капюшон, Чато сразу узнал парня. По росту, по мощной фигуре, да по всему, если на то пошло, и двинулся к нему навстречу, перейдя на другую сторону улицы. Он сказал:

– Надо же, Хосе Мари! Значит, вернулся. Я рад.

Эти глаза, эти сжатые губы, эта застывшая маска вместо лица. Их взгляды на миг пересеклись, и во взгляде Хосе Мари Чато уловил смесь жестокости/смятения, тревоги/оторопи. Дождевые струи лупили по ним обоим, тротуарная плитка стала совсем темной. Плитка, кстати сказать, сохранилась не вся. В пустых квадратах лежала мутная вода. По фасаду дома тянулись вверх какие-то провода.

Церковный колокол как раз пробил час дня, когда они встретились взглядами. Несколько секунд стояли друг против друга, не двигаясь, не произнося ни слова. Чато ждал, что Хосе Мари что-нибудь скажет ему в ответ, а Хосе Мари словно окаменел, застыл, держа руки в карманах куртки. И внезапно он отвел глаза, казалось, решил что-то сказать, но так ничего и не сказал. Потом резко развернулся и стремительно, почти бегом, двинулся в обратном направлении, оставив Чато на углу, хотя тому хотелось поговорить с ним, хотелось что-то спросить.