Аччелерандо - Чарлз Стросс

– Ну да. – Пьер кивает. – Одна из самых разумных идей Эмбер – шотландские законы образца одиннадцатого века возродить и дополнить новыми положениями о казарменном праве, дуэлях и компургации [86]. – Морщась, он засылает пару своих привидений поглядеть на прибывших, а затем возвращается к починке парусов. Межзвездная среда – абразивная, запыленная: всякая крупица на соразмерных им скоростях несет энергию артиллерийского снаряда. Потому-то лазерный парус постоянно приходится латать – он никогда не бывает целым. Большая часть массы приводной системы отведена под серебристые хлопья ботов, штопающих и латающих вечно испаряющуюся мембрану, тонкую, как мыльный пузырь. И высшее проявление умения здесь – в знании того, как наилучшим образом распределить ремонтные ресурсы по тем направлениям, где они необходимее всего, минимизировав на линиях подвески напряжение, избежав резонанса и дисбаланса тяги. Тренируя ремонтных ботов, Пьер размышляет о полных ненависти письмах от старшего брата (тот все винит его в несчастном случае с их отцом), о религиозных предписаниях Садека – косной чуши, по его мнению, – о непостоянстве могущественных женщин и о бесконечных глубинах в его собственной девятнадцатилетней душе.

Пока он размышляет, Сю Ань, очевидно, заканчивает с делами и выбегает – не через полированную дверь красного дерева в задней части рубки, а просто распавшись и где-то еще материализовавшись заново. Гадая, не раздражена ли она, Пьер поднимает глаза, как только первое из его привидений является на карте памяти, и вспоминает, что произошло, когда он встречал первого гостя. Его глаза расширяются:

– Черт побери!

Это не кинопродюсер, а адвокат, только что закачавшийся в виртуальную вселенную «Странствующего Цирка». Кто-то же должен сказать Эмбер. И хотя последнее, что он хочет делать, – это говорить с ней, ему, похоже, придется ей позвонить, потому что это не просто обычный визит. Адвокат означает неприятности.

Возьмите мозг и спрячьте его в бутылку. Еще лучше: возьмите копию мозга и суньте ее в модель бутылки – или тела – и подавайте ей сигналы, имитирующие неврологические входы. Считайте выходные данные и направьте их к модели тела в модели Вселенной, что полна моделей физических законов, – вот цикл и замкнулся. Рене Декарт бы все понял. Вот так в двух словах можно описать состояние пассажиров «Странствующего Цирка». Они – люди, привязанные к физическим телам, но их нейронное программное обеспечение (и карта внутричерепного программного обеспечения, на котором это НПО работает) было перенесено в виртуальную машинную среду, работающую на большом компьютере, и вся Вселенная, которую они воспринимают, выражаясь словами старика Эдгара По, «лишь сновиденье в сновиденьи».

Вот эти мозги в бутылках – наделенные не просто властью, но полным диктаторским контролем над реальностью, в которой находятся, – порой перестают заниматься задачами сугубо физическими, с которыми вынуждены иметь дело мозги в живых телах. Например, менструация – уже не что-то непреложное. Рвота, стенокардия, истощение и судороги – все это необязательно. Так же как и физическая смерть, распад телесных тканей. Но иные виды деятельности не прекращаются, потому что люди (даже те, что были преобразованы в описательное ПО, пропущены через высокочастотную лазерную линию связи и внесены в стек виртуализации) не хотят, чтобы те прекращались. Дышать, например, уже не нужно, но угнетение дыхательного рефлекса рождает беспокойство, если только не взломать гипоталамическую карту, чем большинство гомоморфных выгрузок предпочитают не заниматься. Кроме того, остается еда – не для избежания голода, а удовольствия ради; и если ничто не мешает пировать жареным дронтом, приправленным сильфием [87], то почему бы и нет? Похоже, человеческая зависимость от сенсорного ввода никуда не денется. И это все без учета секса и технических новшеств, которые становятся возможными, когда Вселенная, равно как и тела в ней, изменчива.

Публичная аудиенция с гостями проходит в еще одном фильме: парижский дворец Карла IX, тронный зал – прямиком из «Королевы Марго» Патриса Шеро. Эмбер настояла на подлинности периода, и реалистичность тут сейчас выкручена на одиннадцать очков из десяти. 1572 год – педаль в пол; физический максимум.

Пьер раздраженно ворчит, непривычный к своей бороде. Гульфик ему жмет, и косые взгляды сообщают ему: он не единственный член королевского двора, который чувствует себя неуютно. И все же Эмбер блистает в платье Изабель Аджани в роли Маргариты де Валуа, а яркий солнечный свет, струящийся сквозь витражи высоко над толпой статистов, придает этому событию некое варварское величие. Зал кишит телами в священнических одеяниях, дублетах и платьях с глубоким вырезом – некоторые из них заняты настоящими людьми. Пьер шмыгает носом – кто-то (наверное, Гэвин со своим историческим бзиком?) постарался, чтобы и запахи были реконструированы достоверно. Он чертовски надеется, что никого не стошнит. По крайней мере, никто вроде не обрядился в Екатерину Медичи.

Группа актеров, изображающих солдат-гугенотов, приближается к трону, на котором восседает Эмбер; они медленно шагают вперед, сопровождая довольно ошеломленного парня с длинными прямыми волосами, облаченного в парчовую куртку, которая, кажется, сделана из золотой ткани.

– Его светлость, военный прокурор Алан Глашвиц! – объявляет лакей с пергамента. – Здесь – по приказу августейшей гильдии-корпорации «Смут и Седжвик Ассошиэйтс», с вопросами юридического значения для обсуждения с Ее Королевским Высочеством!

Грохочут фанфары. Пьер бросает взгляд на Ее Королевское Высочество: та отвечает грациозным кивком. Впрочем, вид у нее слегка осоловелый – царит влажный летний день, а в ее сотне одежек наверняка очень жарко.

– Добро пожаловать на самые дальние рубежи Империи Кольца, – объявляет Эмбер звонким чистым голосом. – Я приветствую вас и приглашаю представить мне прошение на сем полностью открытом заседании.

Пьер переводит взгляд на Глашвица, который, по-видимому, чем-то обеспокоен. Он, несомненно, усвоил основы придворного протокола Империи Кольца (население перешло отметку в восемнадцать тысяч – растущее маленькое княжество), но реальность зрелища – подлинно-старомодной монархии, укорененной в триединой связке власть – информация – время, – никому еще не удавалось принять и осознать сиюсекундно.

– Я бы рад, – говорит он слегка натянуто, – но когда кругом столько людей…

Пьер пропускает следующую реплику, потому что кто-то отвешивает ему шлепок по левой ягодице. Он вздрагивает и оборачивается. Сю Ань на него не смотрит – ее взгляд обращен к трону: хрестоматийная придворная дама, внемлющая королеве. На ней абрикосового цвета платье с узкими рукавами и лифом такого фасона, что оголяет все, что выше сосков. В ее волосах – целое состояние: жемчуга и диаманты. Заметив его взгляд, она подмигивает.