Запах искусственной свежести - Алексей Козлачков

Евгений замолчал и накрыл свой пивной стаканчик картонной подставкой. По немецкому обычаю это означало сигнал кельнеру – больше не наливать.

Мы с огромным удовольствием выслушали этот рассказ нашего товарища, сопровождаемый уморительной мимикой и энергичными жестами, коими он иллюстрировал различные приемы копуляций. Мы послушали бы еще. Наверняка ему было что рассказать, сегодня он был явно в ударе, но надо было идти. Эта кельнская забегаловка на третьем этаже большого универмага закрывалась вместе с ним – в восемь часов.

Мы вышли, остановились и замерли. Нас захлестнула шумная пятничная кельнская толпа. Улица Шильдергассе была одной из центральных и самых оживленных. Радостный немецко-турецкий народ расползался по пивным. Многие клиенты вынырнут оттуда не скоро, лишь глубокой ночью.

По тому, как мы все мялись на месте, не решаясь никуда двинуться, нам стало ясно, что домой никто не спешит, да и историю хотелось дослушать. И рассказчик был, судя по всему, не против.

– Что же ваша астрологическая контора? Дела пошли? – спросил кто-то из нас Евгения.

– Пошли!.. Просто покатили, – сказал он с какой-то протяжной тоскливой интонацией.

Чувствовалось, что ему тоже не терпится выговориться и даже отчасти вывернуть душу. Эмигрантская жизнь такова, что это простое мероприятие, происходящее на родине на каждом углу, в любой пивной, на кухнях и в особенности в подворотнях, на чужбине осуществить не так-то просто. Это ж надо как минимум съехаться вместе двум или нескольким соотечественникам, что не всегда просто.

– Клиентов и почитателей наших с Эдиком талантов прибывало не по дням, а по часам, причем самых неожиданных, – продолжил было Евгений, вдруг прервался и обратился к нам с предложением: – Друзья, а не усугубить ли нам наше возвышенное состояние духа еще одним стаканчиком кёльша? А там я вам расскажу, куда оно все вырулило уже в самое ближайшее время. Теперь это не секрет.

Мы были только рады, прошли еще немного в сторону Старого рынка, забрели в один из традиционных кельнских кабачков напротив ратуши и забились там в самый дальний угол. Иначе невозможно было разговаривать от шума. Но в пятницу в центре везде так.

– Так вот, – продолжил рассказчик, когда кельнер принес нам по пиву. – Этим же вечером я вздумал купить Насте подарок на деньги, заработанные обманом доверчивых женщин. Угодить ей было трудно. Она, как я уже говорил, обладала весьма изысканным вкусом, испорченным изучением всевозможных художеств в университете. Настя не только не скрывала свой отъявленный снобизм, но и даже демонстрировала его с некоторым вызовом.

Однако уж я знал, что ей подарить, и сразу направился в один из дорогих московских магазинов в центре, куда обычно и носа не казал. Но однажды все же был такой редкий случай. Мы с Настей оказались там вместе с ее лучшей университетской подругой, тоже искусствоведкой, вышедшей замуж за банкира. Они пригласили нас познакомиться. Там я и увидел то, что намеревался нынче купить. Эта встреча с ее подругой и мужем-банкиром оказалась весьма памятной.

Магазин располагался как раз напротив того самого банка, известного в свое время, где муж подруги и работал, банкиром, разумеется. Так что подруга решила в тот день показать нам сразу нового мужа, банк, собственные наряды и украшения. Тогда я не понял, что мероприятие было тонко срежиссировано.

Нам назначено было встретиться на улице, у входа в этот магазин, в чем, по сути, необходимости не имелось. Можно было бы встретиться сразу в кафе. Сделано это было лишь затем, чтобы мы имели честь посмотреть прибытие банкирской парочки на отличной иностранной машине, которых в то время еще не встречалось в Москве в таком изобилии, как нынче.

Сначала подружка дружелюбно помахала нам ручкой через стекло автомобиля. Этот жест сопровождался коротким гудком, чтоб мы не оставили его без внимания. Мы все увидели и дали ответную отмашку в знак того, что «Мерседес» замечен.

Потом уже нам была продемонстрирована хорошо отработанная парковка на платной стоянке с небрежной выдачей охраннику денег. За сим последовал выход из машины самой банкирши. Она поставила на асфальт ножку в изящной туфельке на высоком каблуке и выдержала секундную паузу. Затем дамочка пошевелила плечами, показательно поправила прическу и поиграла каким-то замысловатым длинным шарфом, намотанным на шею.

Я был человеком не завистливым и не кичливым. Да и нечем мне было хвастаться как тогда, так и сейчас. Поэтому я наблюдал за всем этим с интересом скорее профессиональным, журналистским, и довольно быстро понял, что эта сцена играется. Данное представление устроено специально для нас. Занимало меня только одно – были ли предварительные репетиции?

А вот Настя заметно напряглась на моем локте. Хотя она тоже, как мне всегда казалось, не была завистливой и к подобным инсценировкам должна была бы относиться с иронией. Но Настя все же как-то заметно сжалась от напряжения. Она ведь тоже все, конечно, сразу поняла.

Банкир был и мелок и плюгав, но, впрочем, не безобразен, а даже по-своему приятен. Его наряд, может, и не выглядел особенно изящно. Но всем и каждому с первого взгляда было ясно, что он дорогой и иностранный. Русские ведь стиля не понимают, еще и теперь одеваются методом «вон с того манекена».

Что уж говорить про банкиршу, которая была одета еще и с достаточным изяществом и вкусом, который теперь мог быть оценен. Она была далеко не так хороша и привлекательна, как моя Настя, но ухожена, конечно, – куда там!

Они завели нас в бар в этом пассаже. Там все сверкало, подавляло шиком и дороговизной. Попадая в подобные места в ту пору, а зачастую и теперь, я всегда чувствую полную неуместность собственного присутствия здесь. Мне кажется, что я, пожалуй, ошибся дверью. Я должен был заходить в другую, в подвальную, десятью метрами дальше. Словом, с одного взгляда на физиономию бармена, в глазах которого отражалась люстра, не уступающая той, что висела во Дворце съездов, мне все стало ясно. Ежели мы закажем больше, чем по чашке кофе, то я просто не расплачусь за это пиршество.

Банкир чутко заметил мое смущение и поспешил сказать, что они собираются нас угостить. Ну, еще бы! За тем они и приехали. Если придираться, то даже это можно было бы счесть за попытку уязвить нас. Но, повторяю, я не склонен к мелочным обидам и подозрениям, а достоинство свое хоть и ценю, но больше тем, что не ищу расположения сильных мира сего и не обижаюсь на каждый небрежный взгляд.

Мне сразу стало ясно, что самому банкиру в этой пиесе отведено место крепостного актера, играющего богатого и славного Кочубея. Он был пленником каких-то комплексов своей жены, которую, очевидно, любил. А вот у нее, наверное, были какие-то еще университетские счеты с моей любимой. Я заметил также, что ему понравилась моя Настя. Она держалась с необыкновенным достоинством и любезностью, не показывала, что чувствует себя задетой. Было видно, ему сейчас тоже весьма неуютно.

Мы сели за столик.

«Что ж, – подумал я, – пусть продемонстрируют все то, за чем приехали. Даже любопытно».