Ни слова больше! - Карен М. Макманус

Отец озадаченно наклоняет голову:

— Школьную поездку?.. — Внезапно до него доходит, только я не могу понять выражение папиного лица. — А-а, украденные деньги! — восклицает он.

— В общем, я их нашел. У нас под верстаком. — Нет сил на него смотреть, поэтому обращаюсь к потрескавшемуся линолеуму. — Хотел вернуть обратно в школу, только с перепугу сунул их в шкафчик Шарлотте, где их и обнаружил Гризли.

— Все ясно. — Голос папы пропитан сожалением. — Я не знал, кто их в школу отнес. Ты молчал, и я надеялся, что это… Бог с ним, глупо было надеяться. — Озадаченный его реакцией, я наконец поднимаю глаза, а он спрашивает: — Почему ты вдруг так расстроился, после стольких лет?

— Ну, из-за смерти мистера Соломона я…

— Ох, ну конечно! — Отец краснеет и впервые с начала нашего разговора выглядит виноватым. — Ты наткнулся на беднягу у него в доме, а я даже не подумал — оставил тебя переживать в одиночестве. — Голос дрожит. — Прости, Трипп. Я слишком расслабился, привык, что ты сам о себе заботишься. Господи, я бы на твоем месте тоже все спиртное в доме выпил.

Борюсь с желанием выложить ему главную причину, по которой я переживал, кем считал его целых четыре года. Я же понимаю — от такого признания он придет в себя не скоро. Поэтому задаю вопрос:

— Пап, зачем ты взял деньги? То есть тебе, конечно, приходилось нелегко, но неужели…

— Трипп, — прерывает отец. — Я их не брал.

Тупо таращусь в ответ:

— Ты же только что сам сказал…

Минуту. Он сказал: «Я не знал, кто их в школу отнес. Ты молчал, и я надеялся, что это… Бог с ним, глупо было надеяться».

Вот болван! Как же я раньше не догадался?

— Лиза-Мари? — спрашиваю.

Отец кивает:

— Она взяла их во время весеннего концерта в Сент-Амброузе. Я, понятное дело, был не в курсе. Твоя мать планировала на следующий день уехать, но почему-то задержалась. — На щеках отца играют мышцы. — Неделей позже я столкнулся с ней в супермаркете и ужасно разозлился, потому что она была тут, а с тобой не общалась. Я пошел к Валери, хотел им обеим все высказать, и увидел у Лизы-Мари в сумке конверт. Она даже не удосужилась его припрятать, хотя все родители знали о пропаже.

Я слушаю, выпучив глаза, отец продолжает:

— Короче, я принес деньги домой и думал, как их подкинуть обратно. Когда конверт исчез, а после обнаружился в школе, я решил, что Лиза-Мари раскаялась и пришла с повинной, но меня дома не оказалось, и она просто вернула деньги.

Видя выражение моего лица, папа грустно усмехается:

— Знаю, наивно. Я надеялся, ведь иначе получалось, что деньги нашел ты, а объяснений с тобой я страшился. Прости меня, Трипп. — Он шумно вздыхает. — За эти годы я многих разговоров с тобой избегал.

— Подожди… — Роюсь в памяти, пытаясь осмыслить услышанное. — Ведь кражей занимался мистер Ларкин, разве он…

Я не могу признаться папе, что подслушал их разговор, если не хочу, чтобы он узнал о моих подозрениях. Отец, к счастью, продолжает за меня:

— Ларкин знал, кто украл деньги. Кто-то из учеников видел Лизу-Мари и сказал своим родителям. Я пытался уговорить Уилла замять дело. Ради тебя. Мало того что в школе узнают, кто взял деньги. Я боялся за твою реакцию, когда ты поймешь, что мать все это время была рядом и даже не зашла повидаться. Уилл не желал уступать. Я тогда здорово на него разозлился, хотя задним числом понимаю, что он не мог поступить иначе. — Папа тяжело вздыхает. — Он умер, не успев ничего сказать, и я трусливо промолчал.

«Трусливо промолчал»! Это все, в чем виноват мой отец. Он не убийца, не вор, а просто тот, кто промолчал, боясь причинить мне боль, если я узнаю, как мало значу для матери! В списке причин, по которым моя жизнь — отстой, даже пункта такого нет, потому что неделю назад мать сама дала мне это понять. Удивило меня только ее признание в «Прицеле», что она была в Стерджисе, когда умер мистер Ларкин.

— Прости, — говорю, — что подозревал тебя.

— А что тебе оставалось делать? — сокрушается отец. — Я же ничем с тобой не делился. Видишь ли, Трипп, я все никак не мог придумать, как объяснить тебе поведение матери. Я сам ее не понимаю. И никогда не понимал, поэтому просто махнул рукой. Теперь мое малодушие нам обоим вышло боком. — Он стучит костяшкой пальца по пустой бутылке. — Ты неделю прогуливал школу, выпил все спиртное в доме, а я ничего не замечал. Тебе не за что извиняться. Я сам во всем виноват.

— На самом деле есть за что.

Еще одна возможность. На самом деле, папа, я подозревал тебя кое в чем похуже, чем кража денег, поэтому четыре года избегал нашего общения и мечтал вырваться из Стерджиса, чтобы уехать от тебя как можно дальше.

— Совершенно не за что, — говорит он с чувством; такого блеска в глазах я у него давно не видел. — Не вини себя, Трипп. Взрослый тут я, а ты — ребенок. По крайней мере, один из родителей должен позволить тебе побыть ребенком. Лучше поздно, чем никогда, правда?

Последний раз я ощущал себя ребенком в тот день в лесу. Не думаю, что детство можно так запросто вернуть. Тем не менее смотрю отцу в глаза, сглатываю подступивший к горлу комок и говорю:

— Правда.

— Вот и славно. — Отец встает и сгребает со стола пустые бутылки. — Давай я их сдам, и мы закажем на ужин что-нибудь китайское?

Он смотрит на меня с неуверенной, усталой улыбкой; я отвечаю ему тем же.

— Отличная мысль.

Момент вновь упущен. На этот раз, надеюсь, навсегда.

— Как я выгляжу? — спрашивает Элли.

Сестра позирует в дверях моей комнаты.

— Круто. Вылитая Мадонна, — хвалю я, влезая в туфли. На сестре черное платье с оборками и сапоги, волосы начесаны, на шее сразу несколько серебряных цепочек. — Напомни, почему вдруг Мадонна?

— Я подумала о ней, когда дядя Ник отбирал пластинки для дискотеки восьмидесятых. И потом, если ты Мадонна, тебе можно танцевать с кем угодно. — С каких это пор сестра нуждается в разрешении танцевать с кем ей вздумается? Не успеваю задать вопрос, как она меняет тему: — Ты тоже ничего. Мы с тобой — две противоположности: добро и зло.

На мне мини-платье с блестками, волосы выпрямлены. Контраст действительно разительный, только не думаю, что кто-нибудь усомнится, которая из сестер Галлахер воплощает в себе зло. Всю неделю стараюсь держаться скромно, но в Сент-Амброузе забывают не скоро. Надя ошибается. Слава богу, на зимнюю дискотеку не придется идти в гордом одиночестве.

— Ты уверена, что не хочешь поехать с нами? — спрашиваю.

С минуты на минуту появится Трипп, потом Мэйсон повезет всю ораву дальше. В минивэне его матери кроме нас должны поместиться Надя с Паваном и легендарный Джеф.