Мэрилин Монро - Дональд Спото

Со своими длинными, волнистыми и шелковистыми волосами, перекрашенными в золотисто-белокурый цвет и уложенными в стиле Риты Хейуорт, Мэрилин придала блеск сценарию — нудному и усыпанному напыщенными банальностями. Хотя наставления Наташи сделали ее речь медлительной, а жесты столь тщательно отрепетированными, что они часто производили впечатление механических, от Мэрилин, казалось, прямо-таки исходило сияние — особенно в сценах с главным героем (Рендом Бруксом[135]), нервное поведение которого (оно вытекало из сценария) поощряло ее взять контроль над ситуацией на себя. Приподнятая бровь или внезапное понижение голоса являли собой сильное подспорье для разных ее женских штучек в этой роли. Особенно это касалось двух песенок — «Всякий видит: я тебя люблю» и «Каждой нужен па-па-папуля» — Мэрилин проявила в них намного больший талант, чем того требовал данный конкретный фильм. В первый раз она пела тогда на экране, причем пела очень хорошо — бархатным, несколько приглушенным голосом, который представлял собой интересное сочетание девичьей невинности и женской предприимчивости.

Коллеги-актеры любили ее, и на студии царило мнение, что Мэрилин принадлежит к числу тех, за кем есть смысл наблюдать во время работы. По словам Милтона Берла[136], который познакомился с ней именно в тот год, Мэрилин была далека от того, чтобы принимать фальшивые позы, устраивать показуху или демонстрировать искусственную аффектацию. «Ей очень хотелось стать звездой, — вспоминает он, — но прежде она хотела быть кем-то для самой себя». Адель Джергенс соглашается, что Мэрилин Монро необычайно серьезно относилась к «Девушкам из кордебалета», охотно давала себя уговаривать на более ранний приход на съемочную площадку и была отлично готова к каждому режиссерскому повороту. «Она сказала мне со слезами на глазах, что потеряла мать и точно так же, как хористка из этого кинематографического повествования, знает, что собой представляет общественный остракизм. Мэрилин принадлежала к тем девушкам, которых рефлекторно хочется заслонить от бед, хотя с первого взгляда бросалось в глаза, что голова на плечах у нее была и она наверняка не нуждалась в особой защите».

В этом Джергенс была целиком права, поскольку во время проб и репетиций перед съемками «Девушек из кордебалета» Мэрилин познакомилась и быстро влюбилась во Фреда Карджера, музыкального аранжировщика и преподавателя пения в студии. Тридцатидвухлетний и, стало быть, на десять лет старший Карджер был красивым светловолосым мужчиной, спокойным и вежливым с коллегами, когда-то дамским угодником, но со времени своего недавнего развода — заядлым врагом женщин. Однако некоторые из них все-таки поднимали у этого женоненавистника настроение, кокетничая и заигрывая с ним. В тот момент он жил в скверно спланированном доме вместе с матерью, маленькой дочерью, а также с разведенной сестрой и ее детьми — большой семьей, к которой быстро присоединилась Мэрилин. Наташе она доверительно призналась, что «только замужество может обеспечить ей чувство безопасности, а Фредди — мужчина ее мечты».

19 сентября 1948 года вместе с окончанием съемок фильма «Девушки из кордебалета» истек срок действия контракта Мэрилин со студией «Коламбия», а предложение о его продлении не прозвучало; Кон и Эрноу должны были пожалеть об этом уже в следующем месяце, когда актрису доброжелательно оценил специализированный и вполне компетентный профессиональный журнал «Вестник кинематографа». «Одним из светлых пятен [в "Девушках из кордебалета"] является пение мисс Мэрилин Монро, — написал критик Тибор Крекеш. — Она хороша собой и со своим располагающим голосом и манерой поведения выглядит перспективно и обещающе». Этих слов нельзя назвать восхищением, однако они наверняка явились первой лестной рецензией, которая, впрочем, не изменила решения Кона. Для него самой яркой звездой была Рита Хейуорт, как для студии «Фокс» — Бэтти Грейбл, а для МГМ — Лана Тернер; никто на этих киностудиях не слушал Гарри Липтона или Люсиль Раймен, когда те говорили о фантастической восходящей кинозвезде — Мэрилин Монро, актрисе с необычайными достоинствами и сильной мотивацией. «Под внешностью куколки и классной красотки скрывалась жесткая, сообразительная и быстро все просчитывающая Мэрилин», — так звучала оценка Люсиль. Но одного этого не хватило для того, чтобы ее карьера стала развиваться в убыстренном темпе. Никто не заметил ее комических способностей, никто не оценил ее огромного врожденного таланта — наверняка отчасти по причине стереотипов, циркулирующих по поводу привлекательных молодых блондинок.

Это была уже вторая пауза в ее карьере, и ничто не предвещало перемен к лучшему. По словам Люсиль, случившееся подтолкнуло Мэрилин к попытке бросить «Студио клаб» навсегда и перебраться к Карджерам, чтобы повысить тем самым шансы на заключение брака с Фредом и, не меняя рода деятельности, добиваться достижения цели в приятной атмосфере любящей тебя семьи. Когда Фред отвозил ее домой после их первого свидания, Мэрилин направила его не к «Студио клаб», а в грязную и буквально завшивленную квартирку в Голливуде (недавно покинутую другой молодой актрисой со студии «Коламбия»); это, мрачно сказала Мэрилин, все, что она может себе на данный момент позволить. Хитрый трюк сработал, и на протяжении трех недель Мэрилин жила вместе с Карджерами в их доме на Харпер-авеню, к югу от бульвара Сан сет.

Этот мелкий обман, точно так же как и прежние попытки ввести в заблуждение Кэрроллов, явился очередным ловким приемом, неожиданным ухищрением молодой женщины, которая быстро поняла, когда нужно принимать драматическую позу: если она в важные для нее моменты была заинтересована в чувствах других людей, то тут же выдумывала на потребу мгновению какое-либо потрясающее происшествие или призывала на помощь печальные воспоминания прошлого. Однако в подобном поведении, в ее страстном стремлении принадлежать к чьей-то семье было также нечто трогательное и умиляюще-наивное. Мать и сестра Фреда безмерно любили ее, и Мэрилин использовала это чувство, в который раз привязавшись к приемной семье и помогая в разных домашних работах, чтобы доказать всем, насколько хорошей женой она будет для Фреда и подходящей мачехой для его дочери.

Когда вскоре из «Студио клаб» позвонили в отдел талантов «Коламбия», чтобы поинтересоваться у Мэрилин, куда она подевалась, то на следующий день после обеда Фред просто отвез ее обратно в это прибежище старлеток. Как призналась позднее Мэрилин, «Фред сказал, что коль я солгала в этом деле, то он вообще не может мне верить. И вообще — он считал, что я не послужу детям в его семье хорошим примером. Из-за этого я почувствовала себя никчемной и ничего не стоящей». Принимая во внимание психические потребности Мэрилин и категорический отказ Карджера удовлетворять их, напрашивается вывод, что оба они отреагировали на ситуацию слишком резко. Впрочем, описанное событие не прервало их роман, который тянулся вплоть до конца 1948 года, но с момента, когда ложь Мэрилин вышла наружу, Карджер неизменно подчеркивал, что женитьба на ней не входит в его планы[137]. «По этой причине она чувствовала себя несчастной, — полагает Наташа. — Часто после встречи с этим мужчиной у нее были слезы на глазах». Как нетрудно было предвидеть, Наташа горячо советовала Мэрилин — кстати, вполне разумно, — чтобы та покончила с этим романом.