Анна Павлова. Десять лет из жизни звезды русского балета - Харкурт Альджеранов

– Мой посетитель заметил: «Вы становитесь очень религиозной! В прошлый раз, когда я приходил сюда, здесь был римский католический священник, а сегодня я вижу Армию спасения». Он, видимо, мельком увидел вас в красном купальном костюме и желтой дхоти, а это их цвета!

Помимо того что это был интересный эксперимент с художественной точки зрения, мне было любопытно проводить так много времени в индийском доме. Пуристы, конечно, сочли бы его находящимся под влиянием Запада, поскольку там был обеденный стол, столовое белье и ножи, и мы не снимали обувь, когда садились есть. Но кухня совершенно не походила на европейскую, она изобиловала изумительными острыми красными пряностями и замечательными засахаренными фруктами, что заставило меня вспомнить о моем друге Гиридже, сожалевшем, что у нас в Англии есть только сладкое и кислое и нет того бесконечного многообразия вкусов, которые мы находим в Индии. Мадри Дезаи не ела с нами, ее каста не позволяла ей делать этого. Подобные вещи кажутся столь маловероятными, когда читаешь о них, но у тебя возникает совершенно необычное чувство, когда подобные старые системы возводят невидимые барьеры между друзьями. Племянница Менаки Хима часто привлекала к себе внимание, она время от времени исчезала, чтобы появиться в новом платье, и мы всегда удивлялись, когда она появлялась в чем-либо ином. С меня сняли мерку, чтобы изготовить для меня ачкан, джодпуры и что-то вроде набедренной повязки, которую я должен был носить в «Абхинайя нритья». Уже через день-другой принесли сверкавший и переливавшийся ачкан, похожий на длинный пиджак, где золотистые полоски чередовались с оранжево-розовыми, и джодпуры, по крайней мере в сто дюймов вокруг талии, которые завязывались шнуром и так сильно сужались к колену, что обтягивали икры, словно трико. «Вам придется обернуть пятки папиросной бумагой, чтобы их надеть», – посоветовали мне. Я ощущал себя по-королевски в этом одеянии. Однако с набедренной повязкой возникла проблема – она была выкроена из моего купального костюма точно по размеру, но поскольку не была трикотажной и не растягивалась, то ее оказалось невозможно надеть и пришлось переделывать.

Время концерта приближалось. Мадри Дезаи собиралась петь, а оркестр Сомана должен был исполнять музыкальные интерлюдии. Вакил обнаружил школу, ученики которой исполняли народные танцы. Около двадцати детей пришли на генеральную репетицию и произвели на нас большое впечатление. Ивлин Вуд, друг семьи Сокхей, руководил освещением и установил в нижнем ряду красный свет, который высвечивал силуэты, и в целом все выглядело вполне профессионально и очаровательно. Когда подошло время спектакля, дети не приехали, и мы спросили Вакила, договаривавшегося с ними, где они; он ответил, что счел, что они недостаточно хороши, и велел им не приезжать! Несмотря на то что он оказал нам огромную помощь, те препятствия, которые он создал нам в день представления, заставили нас благодарить Бога за то, что мы обладали чувством юмора. Казалось, он был наделен удивительным свойством мгновенно менять тщательно продуманные планы и держать это в строжайшей тайне от тех, кто нес за это ответственность. Обри Хитчинза, любезно согласившегося стать нашим режиссером, это просто сводило с ума.

Сезон Павловой в Бомбее прошел с еще большим успехом, чем предыдущий, если только такое возможно. Мы волновались по поводу «Восточных впечатлений». «Индусская свадьба» пользовалась у всех большим успехом, но люди, приехавшие из разных районов, жаждали дать иностранцам совет по поводу церемонии, и каждый заявлял: «Так делается, а так не делается», какие бы исправления мы ни вносили, и позднее мы стали исполнять только танец Nautch. Это был необычайный опыт исполнять «Кришну» с Павловой перед индусскими зрителями. Я прочел «Бхавагад-гиту»[81] и в своей интерпретации роли рассматривал театр как мою вселенную, экспрессию танца – как эволюцию, а отклик публики – как инволюцию, обратное развитие. Выступая перед индийской публикой, я не ощущал себя человеком до тех пор, пока занавес не опускался снова. Я никогда не обсуждал этого с Павловой, но мне казалось, что и она испытывает такую же экзальтацию. Требуется изрядная смелость, чтобы стоять на возвышении, изображающем гору Мехру, в позе, известной под названием «согнувшийся Кришна», с флейтой, прижатой к губам, в то время как занавес поднимался под божественную вдохновенную музыку Комолаты Баннерджи, не зная о том, как будет принят балет. Однажды в Бомбее на галерее сидели какие-то молодые люди, которым было не видно всю сцену, и, когда поднялся занавес, они насмешливо закричали: «А где же бог?» Я беспокоился, что произойдет дальше, но все стихло и никаких неприятностей больше не произошло. Меня очень смущало, когда молодые художники, рисовавшие наши портреты, просили меня подписать их «Кришна» и настойчиво умоляли меня сделать это. По окончании «Кришны и Радхи» мы с Павловой получили венки из цветов, в том числе из жасмина. Мне кажется, я до сих пор слышу ее голос, произносящий:

– Как красиво, но мне не нравится. Слишком жестоко по отношению к цветам.

«Восточные впечатления» пользовались таким успехом как в Бомбее, так и в Калькутте, что после премьеры их пришлось включить практически во все программы. Каждое воскресенье устраивались утренники, но по воскресным вечерам мы были свободны.

Наш с Менакой концерт состоялся в воскресенье вечером. Все бомбейское общество – как индусское, так и европейское – заполнило театр, чтобы присутствовать на первом, как говорилось, всеиндийском концерте. Между представлениями было немного времени, и, как только закончился утренник, Павлова освободила свою артистическую уборную для Менаки и сама готовилась прийти на концерт в одной из уборных кордебалета. Павлова вся светилась, сидя в ложе в ожидании нашего представления, и большая часть труппы тоже пришла. Было приятно ощущать их интерес и поддержку. Все прошло успешно, Павлова подарила Менаке букет, а в прессе на следующий день появились похвальные отзывы. Я был благодарен тому критику, который так написал о моей работе: «Там, где кончается знание, ему на помощь приходят симпатия и воображение».

Интерес Павловой к индийскому танцу по-настоящему внушал вдохновение. Как жаль, что она не видела работ Удая Шанкара в период его полной зрелости, а также Рама Гопала, Мриналини Сарабхаи и Шанта Рао. Она хорошо знала художественное наследие Индии и чувствовала, что Менака, мужественно проявлявшая свой энтузиазм перед лицом оппозиции (многих почитателей традиций шокировали ее театральные амбиции), была подлинным первопроходцем. Все ведущие индийские газеты опубликовали серьезные и умные отчеты об интервью с Павловой, в которых она подчеркивала потенциальную важность индийского танца и тот способ, которым его следует связать с другими видами искусства, такими богатыми по своей собственной сути. Она осознавала, что индийскую музыку не легко приспособить для театра, но не сомневалась в том, что эту проблему можно решить.

Новогодняя вечеринка нашей труппы состоялась на террасе кафе, находившегося неподалеку от театра. В этом году не было обычного вечера по случаю Рождества – у Павловой были другие планы. Однажды Дандре созвал нас всех на сцену, но мне сказал: