Всё начинается со лжи - Елена Лабрус

Но чем ближе я подъезжала к университету, тем больше волновалась, что мои неприятности ещё не закончились. Что лаборатории связаны, и раз мне закрыли доступ к одной, то и в другую должна была поступить эта информация.  

По дороге к лабораторному корпусу я уже бежала.

Ворвалась запыхавшаяся.

Я во что было ни стало должна была забрать эти анализы!

И, скрестив пальцы на удачу, я постаралась придать лицу самый обыденный вид.

— Здравствуйте! Лейман. Я заказывала анализы. Они должны быть готовы, — рутинно спросила я и принялась рыться в сумочке, словно именно её содержимое интересовало меня сейчас больше всего, а не какие-то рядовые никому не нужные результаты.

— Да, есть, — равнодушно зевнула лаборант, пощёлкав клавишами клавиатуры. Лениво поднялась, не спеша ушла, не спеша вернулась и выложила передо мной три распечатанных на принтере листа и журнал — расписаться.

— А секвенирование? — едва скрывая волнение, даже не посмотрела я на в небрежно отодвинутые бумаги.

— Э-э-э… — обернулась лаборант к компьютеру, явно прикидывая, что это же ей опять к нему идти, искать, переться за результатами, но вдруг лицо её просветлело, словно она что-то вспомнила. — А! Его Тертицкая забрала, — и она опять зевнула, эта явно невыспавшаяся и слегка помятая лаборант.

И слава богам за эту её сонливость и лень! Ведь только благодаря им у меня всё и получилось. Почти.

— Но имейте в виду, — сурово свела она брови.

Я напряглась.

— Больше ДНК с того презерватива у нас нет. — Я облегчённо выдохнула. Видимо, не рискнув высказаться Анне Михайловне, она решила отчитать меня. — Отцовство, секвенирование, сходство с двумя другими образцами, — загибала она пальцы. — Презерватив не резиновый!

И я хотела возразить, что тут как раз тот случай, когда «резиновый». Но спасибо, что подсказала, какой именно образец ДНК предоставила для определения отцовства Ксения. Вот это меня и напрягло. Что отцовство да, мы подтвердили. Но то, что это ДНК именно Пашутина — нет. А я должна была убедиться! Для того и заказала сравнить презерватив с выплюнутой Пашутиным Владимиром Олеговичем жвачкой.   

И пока я ставила в журнале подписи, из смежной комнаты высунула нос другая девушка.

— Галя, подожди, это же Лейман?

Что она сказала Гале, я уже не слышала, поспешно покинув лабораторию.

Но пока неслась к корпусу 17Б, как какая-то бандитка, уносящая ноги с места преступления, думала о другом.

Тертицкая подписала на анализ гена не ДНК плода, как думала я. А как раз образец «отца», всё из того же презерватива. И она просто гения, потому что подумала на два шага вперёд, когда я лезла к ней со своими никчёмными советами, что, если ребёнок мальчик, то анализ гена не нужен.

С колотящимся сердцем я поднялась по лестнице до кафедры. И уже там, в коридоре, не заходя, разложила на подоконнике и прочитала полученные результаты.

«Образец «ПВО» — Образец 1 (презерватив). Совпадение 100%»

«Образец «ПВО» — Образец 2. Вероятность отцовства: 0,0001%»

«Образец «ПВО» — Образец 3. Вероятность отцовства: 99,9%»

Почти оглохнув от потрясения, я пялилась в полученные результаты, и не сразу услышала, что меня зовут.

— Эльвира Алексеевна! — крикнула Калугина мне почти в ухо. — Ты то мне как раз и нужна, — вскинула она подбородок.

И по этому подбородку и её ледяному презрительному тону я поняла, что напрасно думала, что моего увольнения будет достаточно — Коган дотянулся и сюда.

Не только моей работе, но и моей научной карьере пришёл конец.

— Я надеюсь, обойдёмся без истерик? — голос Калугиной даже потеплел, когда она протянула мне заявление, написанное её рукой. Плохо получилось у неё и скрыть радость, что с этим неприятным делом покончено и она может идти дальше — нести студентам разумное, доброе, вечное, подписав мне «справедливый» приговор.    

Приговор. Я не знала, как иначе назвать бумагу, в которой она, как мой научный руководитель, гладко и подробно изложила всё: про мои пропуски лекций, про неорганизованность, низкие профессиональные навыки, которые, по её мнению, недостаточны для ведения научной работы. И ещё две страницы о том, почему она отказывается меня курировать. Не упустив ни одну мелочь, ни один просчёт, ни одно опоздание и ошибку, она равнодушно поставила крест на моей карьере и пошла налить себе чашечку чая.  

— М-н-н, — сдвинув на кончик носа очки и монотонно кивая головой, как старый филин, читала Тертицкая её заявление, что как завкафедрой должна была подписать. — Какая похвальная тщательность, Елена Петровна, — подняла она на стоящую рядом с её столом и меланхолично побрякивающую ложечкой о стенки чашки Калугину. — Как вы, оказывается намучились с этой разгильдяйкой.

— Да не говорите, — согласилась та, ничуть не гнушаясь тем, что я стою рядом. — Вот так возьмёшься по доброте душевной, тянешь на себе, а потом ещё за неё расхлёбывай.

— Не могу не согласиться, особенно про вот эту вашу душевную доброту, — оглушённая, парализованная, совершенно размазанная происходящим, я с трудом понимала издевается она над ней или говорит искренне. И унизительнее всего было слушать как они говорят обо мне, обращая внимание не больше, чем на пустое место.  

— Что у нас в этом семестре осталось?  Лекции по кольпоскопии? — заглянула Тертицкая в изрядно потёртую тетрадь. — Сколько тут часов? — отодвинулась она чуть не на вытянутую руку, ткнув пальцем.

— Семьдесят два, — слегка склонившись, ответила Калугина.

— Угу, — кивнула та и повернулась к монитору.

— Так я могу идти? — положила ложечку на блюдце Калугина.

— А я вас разве держу? — удивилась Тертицкая.         

— Ну-у, вы не подписали, — позволила она себе ткнуть ноготком в свою писанину.

— Да?! — удивилась Тертицкая. — Проклятая старость, — перевернула бумагу, поставила размашистую подпись. — Ну а вы что стоите, милочка? — первый раз посмотрела на меня. — Что молчите?

— А я должна что-то сказать? — горько усмехнулась я.

— Не должны. Но, мне кажется, могли бы.

— Могла бы, но не буду, — пожала я плечами.

— Это правильно, быть унижаемым — это одно, а вот унижаться — совсем другое. — Ничего не отразилось на её лице. Я могла только догадываться, что она хотела сказать. — Не смею вас больше задерживать, — она равнодушно взялась за «мышь» и уставилась в экран монитора.

И не сказать, чтобы я топталась в нерешительности, сомневаясь уходить ли мне. Хотя то, что меня лишат университета, ударило куда больнее, чем увольнение из клиники. Но мне нужны были результаты анализа того, кто решил втоптать в грязь мою жизнь. И пока я их не получу, я не собиралась уходить. Только хотела дождаться, когда свалит на лекцию эта лицемерная овца Калугина.