Твоя примерная коварная жена - Людмила Мартова

Элеонора Бутакова никак не могла признаться самой себе, что с мечтами об «ЭльНоре» предстоит распрощаться. Элла жива и здорова, а значит, ни за что не выпустит из рук бразды правления фирмой. Значит, на деньги, настоящие деньги, а не те жалкие гроши, которые платят ей в «Ганнибале», можно даже не рассчитывать. Впрочем, работа в «Ганнибале», скорее всего, совсем скоро тоже останется в прошлом.

Нора зажмурилась, вспомнив утреннюю сцену, устроенную ей любовником. Да-да, директор «Ганнибала» Эдуард Горохов не просто взял ее на работу, чтобы с ее помощью устроить рейдерский захват «ЭльНора», но и влез к ней в постель, приласкал, сделав ручным зверьком. Только с ним она поняла, что значит физическая страсть. Только с ним осознала, что это такое – хотеть мужчину. До дрожи, до обморока, до потемнения в глазах.

Он доводил ее до исступления, а потом выспрашивал о делах «ЭльНора» так искусно, что она даже не отдавала себе отчета в том, что выбалтывает. Теперь Эдик знал все, что хотел. Вернее, он знал вполне достаточно для того, чтобы решить, что больше не нуждается в ней как женщине. По крайней мере, сегодня утром после того, как она откинулась на подушки, полностью обессиленная тем вихрем чувств, которые только что бушевали внутри, заливая волной немыслимого блаженства каждую клеточку ее тела, он холодно сообщил, что больше они встречаться не будут.

– Как это? – искренне не поняла Нора. – Ты что, хочешь сказать, что разлюбил меня?

– А с чего ты взяла, что я тебя вообще любил? – Он смотрел холодно, насмешливо, оценивающе, и под его взглядом ей захотелось поплотнее укутаться в одеяло, скрывая наготу. Этот взгляд давал понять, что тело ее несовершенно. – Ты была мне нужна, скажем так. Я с тобой спал, потому что это соответствовало моим планам. Сейчас планы изменились. Ты мне больше не нужна.

– Это подло. – Норе захотелось плакать, но она сдержалась, понимая, что не может себе позволить унизиться перед ним еще больше.

– Подло? – Он, казалось, искренне удивился. – Не тебе говорить мне о подлости. Ты за полтора месяца слила мне всю информацию по «ЭльНору». Теперь я могу сожрать эту фирму со всеми потрохами Бжезинской.

– Так сожри! – Несмотря на физическую боль от того, что она теряет этого мужчину, Нора вдруг испытала глухую надежду, что он напоследок сможет отомстить за ее разрушенные планы. Ей «ЭльНор» теперь не отобрать, это очевидно. Так пусть же и Бжезинской он тоже не достанется. Эдик – более сильный противник, чем она, Нора.

– Нет, не буду. Слишком хлопотно. – Он быстро одевался, словно не желая проводить с ней ни одной лишней минуты. – Менты круги нарезают вокруг Бжезинской. Мне лишние неприятности ни к чему. Еще дознаются…

Он резко оборвал себя на полуслове. Лицо Горохова словно окаменело.

– О чем дознаются? – как можно безмятежнее спросила Нора.

– Ни-о-чем, – отчеканил он. – Все, дорогая моя. Без радости была любовь. Разлука будет без печали. Не поминай лихом.

Он ушел, и Нора осталась сидеть на разоренной постели, еще хранившей запах его кожи, так пьянящий ее голову. Она понимала, что вместе с любовником наверняка потеряла еще и работу, и не очень представляла, что ей делать дальше. На что жить… Внезапно ей захотелось услышать голос Вики.

Дочь, вставшая на сторону отца, звонила теперь даже не каждый день. Как-то попала в то время, когда в квартире Норы был Горохов. Да что там в квартире, в постели. Нора, разговаривая с дочерью, продолжала ласкать любовника, он стонал, и Вика, конечно, все поняла. Не маленькая уже, семнадцать лет. Поняла и матери звонить практически перестала.

Вспомнив сейчас о дочери, она вдруг подумала и о своей крестнице, Варе Бжезинской. Девочка в последнее время на связь со своей крестной не выходила, и это было странно. Нора вдруг подумала о том, что у нее остался один-единственный способ поквитаться с Норой – настроить против нее дочь. И она решительно взялась за телефон.

– Варежка, – ласково сказала она, когда Варя после длительных гудков все-таки взяла трубку. – Здравствуй, Варежка. Как ты живешь, девочка моя?

– Хорошо, – в голосе Вари сквозила какая-то бесконечная, совсем недетская усталость. – Я поживаю хорошо, тетя Нора.

– Тетя Нора? С каких это пор ты перестала звать меня Крёской?

– С тех пор как вы перестали быть моей доброй феей. И стали злой волшебницей.

– Варежка, ты что? Это тебя мама против меня накрутила? Так она же врет. Она просто меня ненавидит и поэтому говорит гадости, чтобы нас поссорить. Не верь в плохое про меня. Мама это специально делает.

– Тетя Нора! Вы. Больше. Никогда. Не будете. Говорить. О маме. Плохо, – девочка чеканила каждое слово, как Горохов десять минут назад. – По крайней мере мне. Впрочем, у вас не будет такой возможности. Вы просто больше не будете никогда ничего мне говорить. Я не стану с вами разговаривать, даже если вы мне позвоните. Имейте в виду – я вношу ваш номер телефона в черный список.

– Варежка, – Нора не выдержала и все-таки заплакала, хотя расклеиваться перед какой-то девчонкой было не в ее правилах. – Что ты говоришь, Варежка? Мы же с тобой всегда так друг друга любили. Ты и с Викой всегда дружила, и мне все свои девичьи тайны доверяла. Ты вспомни, ты же всегда со мной обсуждала то, что с мамой не могла.

– Тетя Нора, – голос четырнадцатилетней девочки был взрослым-взрослым. Ну надо же, а Нора даже не заметила, как она повзрослела там, в этой своей Франции. – Если вы думали, что, выбирая между вами и мамой, я выберу вас, то вы ошибались. Но вы ведь не могли так думать, правда? Потому что маму я люблю больше всех людей на свете. Она – самая замечательная женщина, которую я знаю, и я могу только мечтать о том, чтобы хоть немного быть на нее похожей. Я любила вас, да, не спорю. Но никогда, ни при каком раскладе вы не смогли бы заменить мне маму. Всего доброго. И не звоните мне больше.

В ухе запищали тонкие противные гудки. Нора сползла с кровати, уткнулась в смятое одеяло лицом и завыла в голос. В последний раз она так выла, когда узнала про самоубийство отца. С его уходом разрушилась та привычная, сладкая, налаженная жизнь, в которой Эля Фалери была маленькой, всеми любимой, избалованной и капризной принцессой. Сейчас, четверть века спустя, жизнь разрушилась снова. Все нужно было начинать сначала. И не было ни одного человека, на которого бы она могла опереться. Который бы ее любил.

Звук поворачивающегося в двери ключа заставил ее напрячься. На минуту в голову пришла шальная мысль, что Горохов решил ее убить и подослал киллера. Нора с криком вскочила на ноги, как была нагая, выскочила в коридор и со страхом уставилась на родную дочь, спокойно запирающую за собой дверь.

– Вика?

– Мама? Ты чего в таком виде? Или, – она чуть помедлила, – или я не вовремя. Ты не одна?

– Одна, – сдавленно пробормотала Нора, захлебываясь слезами. – Я совсем одна. Окончательно. Бесповоротно. Насовсем.

– Он тебя бросил, что ли? – проницательно спросила дочь, которая тоже повзрослела, совсем незаметно для Норы. – Мамочка, так это же было понятно с самого начала. Он подонок, а тебя угораздило увлечься подонком. Через это все проходят. Это не смертельно.