Война для Господа Бога - Илья Те

И триста тысяч трупов всех остальных…

Большая часть защитников редутов и, прежде всего артиллеристов, осталась на своих позициях, продолжая поливать свинцом остатки пикинеров на левом фланге и замешкавшихся на правом всадников. Гор взял только «лишних», тех, кто не обслуживал орудия, тех, кто не стрелял. Он вывел свой ничтожный отряд во фланг и в лоб отступающей «лаве», чтоб задержать их бег лишь на несколько минут и дать драгунам возможность Крисса настигнуть и добить удирающего противника.

Мушкетеры встали в линию, разбившись как всегда на роты по шесть шеренг в глубину сомкнутой колонной поперек поля, и выставили перед собой рогатки на крестовинах. Первый ряд привычно упал на колено. Второй встал пригнувшись. И третий – в рост.

* * *

Хавьер в этот день уцелел чудом. Возможно, его спасла счастливая звезда, сделавшая его шательеном Эшвена и бессмертным лордом, а возможно, то, что после красивого выхода во главе конной «лавы» он держался преимущественно середины строя, вызывая презрительные взгляды товарищей по оружию и безусловное одобрение своего собственного инстинкта самосохранения.

Окончательная смерть ему не грозила, это да, но деньги, деньги – Хеб-сед стоил дорого. Поэтому отступал он первым. Впрочем, оставаться первым тут было трудно. Отступающие неслись во весь опор, выполняя команду Бавена, и, что греха таить, подстегиваемые страхом перед очередным залпом ужасных «рабских» орудий.

Еще немного, еще метров двести, и линия, за которой огонь кулеврин так смертелен, останется позади. Но вдруг они встали – первые ряды осадили коней, вторые налетели на них сзади, сталкивая с седел людей и сбивая с ног могучих животных.

Посреди поля, за искусственным палисадом из остро отточенных жердей, ровной линией стояли презренные во всяком войске стрелки. Без поддерж-ки алебардщиков, без копьеносцев – только ружья.

Хавьер взревел во всю мощь своих легких, а вместе с ним, то ли повторяя его клич, то ли провозглашая свой, сама собою взревела еще тысяча шательенских глоток.

Проклятые сервы! Совсем обнаглели? Выходить мушкетерским строем против жандармерии и рейтар?

И конница ринулась в бой. Сражение проиграно, да, но этих мы стопчем!

Лорд Хавьер пришпорил вороного, и лихой скакун одним махом перелетел через палисад из рогаток. Вместе с лордом это сделали еще несколько всадников и, размахивая мечами, врубились в мушкетерский строй.

Внезапно перед лордом возник мушкетер. Один, даже без клинка, всего лишь с мушкетом. И сделал выпад ружьем! Сначала лорд даже не понял сути маневра, не сделал ни попытки уклониться, ни отбить удар, лишь направил скакуна ближе, чтобы достать глупца палашом и тут… его животное мощным движением вскинулось и осело наземь, тяжело заваливаясь на бок. Мелькнул мушкет, на стволе которого, сверкая багряным, был закреплен клинок, напоминающий острие алебарды.

Над головой грянул залп. Сплошным накатом три ряда заряженных мушкетов выпалили картечью в упор. Пять рядов кавалерии рухнули наземь. Оставшиеся, кто избежал ранений, закружились на месте, не решаясь атаковать. Где-то чуть далее, примерно метрах в трехстах от образованного мушкетерами живого заслона, на пятки отступающим рейтарам и жандармерии наступал Крисс: «мешок» закрылся, отступление провалилось.

Немного придавленный трупом собственной лошади, лорд Хавьер судорожно пытался выбраться. В голове его был закреплен шунт, обеспечивающий передачу сознания в ближайший храм Хепри для осуществления очередного Хеб-седа, однако если сервы успеют вырезать устройство у него из виска (а эта процедура была возможна), то он лишится своего бессмертия напрочь.

Хавьер дергался, пытаясь отодвинуть тушу коня, но ничего не получалось.

– Вам помочь, сударь? – один из мушкетеров-рабов присел перед ним на корточки.

– Если возможно, сударь, – словно в припадке заорал шательен. – Хотя какой ты «сударь», сервская рожа…

И осекся – перед ним был Фехтовальщик. От ненависти, переполнившей его горло, Хавьер аж захрипел.

– Какая честь, – воскликнул серв – вы, сударь, меня узнали. И, как вижу, в ваших краях все хорошо с Хеб-седом, ибо последний раз я видел вас коленопреклоненным и с каленым клинком где-то в области сердца, не так ли?

Еле сдерживая кипящую внутри злость, Хавьер выдавил с угрожающим львиным рыком:

– Я это, братец, тоже помню. И не забуду, уж ты поверь. И я требую реванша! Так что, если в тебе, отродье, осталась хоть капля чести, то позволь мне выбраться. Скрестим клинки в честном бою! Тогда в Бронвене ты, братец, не слишком честно меня одолел. Совесть-то не мучает?

– Совесть? – Гордиан дернул бровью. – Странно, что вам, сударь, знакомы такие хорошие, добрые слова. Что же до поединка…

Гор привстал и, стараясь не выпускать повержен-ного Хавьера из поля зрения, устало посмотрел во-круг. Окруженные рейтары спешивались и сдавали оружие. Где-то далеко за спиной улепетывал по тракту, пыля в небеса, старина Бавен. На левом фланге, где сдавшихся пикинеров уже успели разоружить, ликовали сервы.

Руки и ноги болели, готовые отвалиться. Горло, не промоченное с утра и росинкой, горело, как паровозная топка. Глаза, разъеденные пороховым дымом и гарью, сильно слезились. Честный бой? Да иди ты к черту.

– Извини, – сказал Гор. – Сегодня не подаю.

Он вытащил клинок, перехватил его обеими руками и аккуратным движением пришпилил голову лорда к крупу его благородной лошади. Через висок человека – к бедру животного. Одновременно превращая «бессмертный» шунт в лом из железа.

Потом снял треуголку, взъерошил волосы и поплелся к редутам.

Хотелось пить и умыться. В редутах была вода.

* * *

Пошатываясь после пережитого, Гордиан устало побрел от редутов мимо тысяч тел, лежащих разноцветным ковром по всему полю. Такого количества мертвечины он не видел никогда прежде. Ташское поле казалось скромной усыпальницей по сравнению с развернувшимся вокруг титаническим кладбищем. Люди и лошади, останки разбитых возов, исковерканные доспехи, обломки пик, разрубленные головы в смятых рокантонах – все это на фоне солнечного, лучистого дня производило гнетущее впечатление.

Трэйт и остальные командиры из тех, кто уцелел в жестокой сече, уже подтянулись к палатке главнокомандующего, одиноко стоящей на небольшом возвышении сразу за местом, где всего час назад выстроилась последняя линия трэйтовских мушкетеров. За палаткой совершенно открыто и не менее одиноко лежало сваленное кучами добро, выгруженное из обозных возов, из которых сегодняшним утром был сооружен вагенбург, спасший по большому счету армию сервов.

Ящики с боекомплектом, мука, ранцы бойцов с личными вещами, войсковая казна, скрученные в плотные свертки палатки, инженерный инструмент – все это бесценное для марширующей армии богатство находилось под присмотром от силы нескольких сотен мужиков обозной обслуги, грумов и гаврошей. Все остальные были на поле, занимаясь делом – хоронили тела павших товарищей, собирали трофеи, обезоруживали и сгоняли в компактные кучи многочисленных пленных.