Леди Клементина Черчилль - Мари Бенедикт

и женщины должны помочь нам. Я хочу, чтобы ты не только помог заронить это семя в душу представителей власти и поддержал просьбы, обращенные к тебе по этому поводу, но и начал процесс вовлечения женщин в эту войну.

Уинстон молчит. Я знаю, что он либо тронут моей речью, либо вот-вот взорвется. Я медленно пью чай и жду. Если он не взорвется в следующую минуту, то я выиграла. Он берет бумаги и перелистывает их, пока я смотрю на часы.

Минута проходит, но он по-прежнему молчит. Он просто изучает страницы.

– Клемми, ты уверена, что британские женщины благоприятно отреагируют на мой призыв?

– Уинстон, если ты призовешь, женщины ответят. Ты обещал народу победу, и она будет зависеть от вовлеченности и стойкости женщин, – я бросаю на Джока многозначительный взгляд.

– Вы согласны, Джок?

Это решающий момент. Поддержит ли Джок меня? Он понимает, что у меня есть информация, которая может окончательно подорвать его отношения с Уинстоном. И возможно, я так надеюсь, что мне удалось переубедить его.

Джок выдерживает мой взгляд.

– Полностью, миссис Черчилль.

Глава тридцать вторая

25 октября – ноябрь 1940 года

Лондон, Англия

Закат опускается на осенний Лондон, окрашивая небо в яркие розовые цвета, и ощущение удовлетворения охватывает меня, когда я просматриваю бумаги, разложенные на столе. Мои планы разворачиваются полным ходом. Как только я получила санкцию Уинстона, я начала оценивать различные департаменты и рассматривать подбор и расстановку женских кадров на руководящие посты, прежде занимаемые мужчинами, таким образом высвобождая мужчин для фронта. Мой план, исполняемый не напрямую, а через разговоры с Уинстоном или через соответствующие письма, встречи, ланчи с ведущими правительственными чиновниками, включает прием на службу женщин и девушек на такие традиционные должности как секретарша, шифровальщица, клерк, бухгалтер, машинистка-стенографистка, телефонистка, сигнальщица, сельскохозяйственная работница, а также служба в нетрадиционных областях – дешифровка, служба радистами и бортмеханиками, ремонт, экипажи торпедных катеров, радиообнаружение, кинооператор, оператор тренажера для расчетов зенитной артиллерии, оператор тренажера торпедных атак, метеоролог, артиллерийский корректировщик, специалист для проверки зрения, зенитчицы. Даже Управление специальных операций, созданное в июле для применения нетрадиционных тактик шпионажа, склонно привлекать женщин в свои ряды. Некоторые организации уже думают над включением в свой состав женщин, им только нужна помощь в донесении своих идей до нужных людей, а другие и так использовали женщин во время Великой войны и им нужен лишь легкий импульс, чтобы они снова начали брать их на службу. Я подтолкну их, чтобы создать наш собственный женский домашний фронт. Я в этом не одинока, но у меня предпочтительное положение для осуществления этого плана.

Пока я тружусь, добывая места для женщин, осознаю, что сюжет моей жизни отражает жизнь многих женщин. Мы решительно вступаем в жизнь наших мужей, готовые применить любые наши умения в браке и взаимодействуем с миром, а взамен в какой-то момент жизни общество нас отвергает. В моем случае дверь в мир целеустремленности снова открылась, когда закончился период отстранения Уинстона от власти, и я верю, что нет причины ей не открыться для всех женщин. Она широко распахнулась во время Великой войны, так почему бы и сейчас тоже? Не вижу причин, почему, открывшись раз, она должна снова захлопнуться.

Я ищу ворох бумаг, описывающих работу женщин в УСО[86], когда слышу громкий взрыв. Я бросаю бумаги и бегу в кабинет Уинстона. Господи, молюсь я, пусть Уинстон будет цел. Иначе не только я потеряю мужа, но и народ утратит лидера. Но когда я открываю дверь, его кабинет пуст, как и коридоры. Я бегу в малую гостиную, где, как я знаю, он планировал выпить во время приватного разговора с сэром Арчибальдом Синклером[87], Оливером Литтлтоном[88] и Джоном Муром-Брабазоном[89] перед нашим ужином, но там тоже никого. Где та жизнь, что обычно кипит на Даунинг-стрит?

Частые ночные авианалеты на Лондон и сельскую местность начались в последний месяц, когда нацистам не удалось победить нас в битве за Британию[90]. Уинстон говорит, что цель этого блица[91], как люди начали его называть, разрушить нашу оборонную промышленность, запугать наших людей, и через несколько недель беспрерывного грохота и разрушений я вижу, что немцы могут добиться своего, если мы не укрепим дух нации. Мы, конечно, сознаем, что дом номер 10 является одной из целей налетов, и предприняли необходимые меры предосторожности – стальные ставни, усиленные балки и укрытие на уровне сада, но и я, и Уинстон считаем, что если мы покинем Даунинг-стрит, это подорвет боевой дух страны. Не сейчас.

– Уинстон! – зову я. Ответа нет. Неужели не осталось никого? Меня охватывает ужас, и на миг я теряю способность двигаться. Я снова хочу окликнуть мужа по имени, и заклятие спадает.

Я бегу из комнаты в комнату, ища хоть кого-нибудь, кто сказал бы мне, что случилось. Время течет странно, одновременно и мучительно медленно, и невероятно быстро. Я прохожу мимо обычно переполненных рабочих комнат – теперь они абсолютно пусты, повсюду словно в спешке разбросаны бумаги, и я бегу мимо более официальных помещений и семейных апартаментов, и не вижу ни души. Все кабинеты, коридоры и прихожие пусты. Не видно даже вездесущей Памелы, которая на сносях. Она стала жить с нами после того, военный долг Рэндольфа – не особо рискованный по настоянию Уинстона – потребовал от него частых отъездов из Лондона. Я вслух благодарю Бога за то, что Мэри сейчас за городом, в безопасности – она поехала навестить друзей и родню.

Затем я внезапно слышу звон разбитого стекла. Я бегу на звук, спускаюсь в кухню, где шум становится оглушительным, и людей прибавляется. Протискиваясь сквозь обслугу и правительственных служащих, стоящих по периферии кухни, я вижу Уинстона, осматривающего комнату. Вокруг него высятся груды битого стекла, которое когда-то было кухонным окном в двадцать пять футов высотой, белые холмы штукатурки, сорванные с петель двери и щепки от разбитой мебели.

– Уинстон, ты в порядке? – я окидываю взглядом персонал, стоящий вдоль стен коридора перед кухней. – Кто-нибудь пострадал?

– Нет-нет, Клемми, не беспокойся, – он пыхтит сигарой – я знаю, что так он порой скрывает свою нервозность. – Я тут сел выпить в гостиной с нашими гостями, когда рядом упала бомба, на плац-параде Конной гвардии, и я пошел проверить кухню и приказал всем эвакуироваться. Только я начал подгонять их, как упала еще одна бомба, гораздо ближе, и от взрыва и произошла вся эта разруха, что ты видишь. – Он показывает