Товарищ Ссешес - Леонид Кондратьев

Подняв небрежным движением руки куб на полметра над грунтом, Ссешес принялся аккуратно разгребать заранее приготовленной палочкой слой белого болотного песка. Откопав первый блеснувший острой гранью наконечник, дроу приложил к нему метр и удовлетворенно улыбнулся. Длина наконечника вместе с хвостовиком составила ровно десять сантиметров. После чего раскопки продолжились, и на солнечный свет были извлечены еще двадцать четыре близнеца, сверкавшие острыми как бритва гранями.

— Вот, так гораздо удобнее работать. — Голос Ссешеса буквально лучился от удовольствия. — А теперь попробуем другой вариант.

С этими словами дроу смахнул из куба светящиеся зеленым образы наконечников и принялся рисовать. Рождающийся на глазах новый объект тоже был наконечником, но он разительно отличался от предыдущих. Никаких острых граней, никаких причудливых выступов, из-за которых наконечник смотрелся волшебным невесомым стеклянным кружевом. Только тонкая, заостренная с обоих концов игла длиной все те же десять сантиметров и диаметром в самом толстом месте шесть миллиметров. Размножив новый наконечник уже знакомым окружающим методом, Ссешес разровнял слой песка и опустил в него образы заготовок. В отличие от прошлого процесса, мерцание куба затянулось почти на две минуты, и слой песка, скрывающий будущие навершия стрел, немного шевелился и потрескивал. Подняв куб и смахнув с него образы наконечников, дроу легким движением его уменьшил, оставив висеть на высоте немногим более метра его уже двадцатисантиметровый вариант. Для модели куба уменьшение в размере сказалось более чем положительно, так как составляющие ее нити резко увеличили интенсивность свечения.

— Вот посмотрите, какая у меня прелесть получилась!

Висящая в воздухе стеклянная игла с одним острым и другим более тупым концом влажно блестела в солнечных лучах. Стекло, из которого она была выплавлена, не отличалось особой чистотой, и поэтому наконечник был мутным и содержал несколько темных включений. Но это не мешало ему выглядеть опасным. Он был красив именно особенной опасной красотой, свойственной только оружию. Ведь каким бы уродливым, на взгляд некоторых, назовем их «пацифистами от комля», ни было оружие, в нем всегда есть эта внутренняя красота затаившейся, дремлющей смерти, тихо шепчущей сквозь дымчатое покрывало сна, называемого реальностью: «Ты мой, я приду к тебе…»

Чуть ли не светящийся от удовольствия Ссешес принялся медленно вращать получившийся наконечник в воздухе, показывая его во всей красе.

— Так. Теперь осталась последняя проверка. Вся прелесть этой моей задумки состоит в том, что при попадании в тело или иной объект дискретно неоднородной структуры возникающие в наконечнике динамические нагрузки приведут его к необратимому взрывному разрушению. Примерно вот так… — С этими словами наконечник, зависший в воздухе перед Ссешесом, взорвался… Нет, не с громким взрывом и вспышкой, с которыми обычно взрываются дьявольские изобретения сумрачного человеческого гения, особенно при наличии в них различной взрывчатки. Он взорвался тихо, можно сказать, мелодично — с легким звоном, перешедшим в тихий шелест падающего на песок стеклянного крошева, больше похожего на снег…

Тишина, упавшая на поляну после этого, была прервана голосом Иванова, высказавшего свое отношение к данной демонстрации:

— Мерзость!

Выражение лица дроу стало недовольно-скучающим. При этом взгляд, брошенный на все еще клубящееся облако стеклянной пыли, был наполнен искренней детской грустью. После непродолжительной паузы, во время которой остатки наконечника все же осели на устилающий землю слой песка, Ссешес устремил на Иванова совсем другой взгляд. Если буквально несколько секунд назад на окружающих смотрело существо, в глазах которого плескались озера искренней обиды и огорчения, то теперь в направленных на Иванова зрачках не было ничего — ни малейшего отблеска чувств или эмоций.

— Да?

Властным движением руки Ссешес поднял из песчаного плена оставшиеся наконечники из экспериментальной партии и заставил их легко и непринужденно танцевать в воздухе, кружась и бросая блики на окружающих.

— А по-моему, красиво… Но не будем лезть своим клинком в чужие ножны.

Вслед за легким движением вооруженных когтями пальцев по кружащейся над землей гирлянде пронеслась череда хлопков…

А ведь такая задумка была. Эх! Такая прелесть! Даже целиться точно не надо будет, и при попадании возникает интересная картина. Нет, выжить-то цель выживет. Если попасть в руку там или в ногу, причем подальше от крупных вен и артерий. Только вот потом попавшая в организм мельчайшая стеклянная пыль начнет творить свое «доброе» дело. Разнесясь кровотоком по всему организму, этот волшебный снег вызовет множественные повреждения внутренних органов, причем извлечь инородные частицы при существующем уровне медицины будет невозможно. Поэтому получившийся инвалид, не способный к работе или длительной нагрузке на организм, осядет мертвым грузом на экономике противника. Правда, очень приятные рассуждения, щедрой рукой спрыснутые духом гуманизма? Ничего не напоминает? А ведь я всего лишь немного перефразирую сейчас американское обоснование применения во Вьетнаме противопехотных мин. Ничего личного и никакого особенного зверства — чистая экономика. Как ни странно, убивать врагов невыгодно — намного выгодней их калечить. Во-первых, для эвакуации раненого необходимо как минимум два бойца. Во-вторых, его нужно лечить, и чем сложнее ранение, тем больше ресурсов расходуется на лечение. В-третьих, потерявший работоспособность индивидуум тяжким бременем повиснет на экономике противника. Ну и, наконец, самое вкусное, но не самое явное — пропагандистский эффект просто чудовищен. Дело в том, что так устроен человек — даже смерть его не так страшит, как увечье. И вероятность того, что молодежь валом повалит защищать фатерлянд, имея перед собой живой пример того, к чему это приводит, резко уменьшится. Не думаю, что кому-нибудь в здравом уме захочется превратиться в мочащуюся кровью развалину с внезапно возникающими в случайных местах гематомами, передвигающуюся исключительно шагом, с постоянными остановками для уменьшения нагрузки на иссеченные стеклянным крошевом сердечные клапаны.

Эх! Не понимаю я Иванова. Как применять в войсках огнеметы, вплоть до танковых вариантов, и производить химоружие эшелонами, так Советский Союз — самое гуманное государство в мире. А как скромный, тихий дроу новую интересную задумку индивидуального действия изготовил — так низ-ззя! Бяка! Тьфу, лицемеры чертовы. Ну да ладно. Вопрос по наконечникам оставлю на потом. Этак годику к сорок третьему. А пока приступим к другой придумке. Если уж обещал бойцу сходить проведать немцев в местечке под названием Оранчица, то свои обещания нужно выполнять. Да и заготовки, необходимые для работ по расширению базы, тоже необходимо доделать. Хочу нормальную лабораторию и нормальный зал для приемов. Да и с личными помещениями пора разобраться. Это не дело, что гости Дома, хоть и хумансы, вынуждены жить на поверхности в палатках. Решено! Сперва доделаю придумку, а потом все силы брошу на подготовку строительства. Если буферный накопитель сделать на двух-трех драгоценных камнях да вдобавок к ним хороший радиатор присобачить для охлаждения, процесс удастся растянуть на время, потребное для завершения всех намеченных помещений и коридоров. Плюс к уже существующему подземному комплексу необходимо будет добавить парочку «подземных якорей», удерживающих конструкцию от «всплытия». А то в некоторых местах на поверхности поляны уже начали появляться навевающие осторожные мысли выпуклости. Думаю, придется изобразить что-то похожее на каменные зонтики, уходящие в лежащие под болотом породы.