Страна мечты - Влад Савин

Что делать? Два джипа, и пикап из миссии — хватило бы, чтобы разместиться всем, кроме негров конечно, ну они тут дома, в вельде укроются. И расскажут, как мы, белые, бежали от черной толпы. Европейцу трудно это понять — но здесь, в Африке, белый человек не имеет права показать трусость и малодушие перед черными, это неписаный закон, за нарушение которого не казнят, но резко перестают уважать. И как бежать из дома, который построил своими руками, на этой земле? Мы будем драться — пусть там толпа, но это всего лишь негры. Есть возражения, парни?

— Джим — сказал Боумен старшему сыну — езжай к нашим, пусть объявят тревогу, по всем фермам. Собирают отряд — и правительство тоже должно знать. А мы попробуем продержаться, сколько сможем.

Я хотел Лору и Лотту отправить с ним — но моя жена отказалась. Сказав — если вас убьют, как мы останемся одни, что с нами будет? Мы тоже умеем стрелять, и можем подавать вам патроны!

Негры появились через несколько часов. Шли по-армейски, походной колонной, причем в хвосте я, глядя в бинокль, различил носильщиков с тюками — еда, вода, патроны… или уже награбленное на других фермах? Негры остановились шагах в ста, вперед вышел один, без оружия, с белой тряпкой в руке. Подошел к ограде — и я узнал Ганса, одного из сбежавших работников-ако.

— Я служу теперь новому хозяину, бвана Джон — осклабился он — и он велел передать: если вы отдадите все оружие, и своих женщин, и все, что нам понравится, то будете жить. Нашими рабами — в расплату за все угнетение, что вы подвергали наших братьев. Хайль Авеколо!

И он выбросил руку вверх, вышло не страшно а смешно.

— Ты все сказал, гиена? — ответил я — а теперь слушай меня. Пусть со мной разговаривают равные мне — кто в этой толпе старший? Пусть ваши вожди выйдут ко мне, вон к тому кусту — если хотят получить то, что не достанется простым воинам, так и передай. Иначе вы не получите ничего. У меня в доме целый ящик динамита, вам известно что это такое? Жду ваших вождей.

У черных все же осталось какое-то почтение перед белым господином! Они вышли, четверо главарей, трое из них в изодранных мундирах британских вспомогательных войск. Остановились у кустика — и приняли как должное, что белый господин не спешит к ним. Ну что ж, с богом — огонь!

Ведь нельзя считать парламентером — бандита? Который пришел убивать тебя и твою семью, и грабить твое имущество. А если бандит верит в незыблемость каких-то правил — тем хуже для него. Если это наши правила — то мы знаем, когда их можно нарушать, бог простит. Полезно ведь лишить врага командиров, еще до начала боя? И то, что враг обозлится, не имеет никакого значения — нас все равно не пощадили бы, нельзя ведь верить слову взбунтовавшегося негра, да еще орущего «хайль»?

Мы хорошо стреляли — я и мои мальчики. Чтобы промахнуться в такие мишени, всего за полсотни метров? А по толпе черных зевак ударил пулемет, причем стрелял из него итальянец, он сказал, что ему эта машинка хорошо знакома и привычна — и не обманул, первый ряд негров лег весь, ну а прочие, вместо того, чтобы ринуться вперед смять нас массой, побежали! А мы стреляли им в спины, после боя на поле перед фермой насчитали больше ста трупов — включая раненых, которых мы всех добили, этим занимались наши черные работники-тоса, работали мотыгами, чтобы не тратить патронов.

Дело было ведь не только — убить командиров. Негры верят, что у каждого человека есть «джу-джу», белый бы сказал — «судьба, удачливость, авторитет, милость богов», все вместе взятое. Если у тебя этого много — то ты не погибнешь, и всегда найдешь победу, успех. Вождь должен иметь этого в избытке по определению, иначе какой он вождь, кто за ним пойдет? И вот, мы убили самого Вождя Авеколо — отчего у всего его воинства было отнюдь не желание отомстить, а ужас, раз его удачи не хватило, то что будет с нами? Да еще, как мы узнали после, их колдун перед этим провел какой-то обряд и заявил, что воины стали неуязвимы для пуль, ну а вожди, особенно! За что колдуна после убили — ну а пока, бежали в ужасе, убиваемые в спину. На войне нет подлости — есть лишь военная хитрость.

Как я уже сказал, я не расист. И ничего не имею против черной расы в целом. Так же, как я люблю природу, прожив среди нее всю жизнь — и не испытываю ненависти даже к зверям, на которых охочусь. Если только они не взбесившиеся, отведавшие крови людей. А сейчас произошло именно это — вот отчего, хотя Вождь Авеколо был убит, с его именем связывают все, что было в Черной Африке последующие десять лет? Зная африканские реалии, не верю, что он стал бы «всеафриканским фюрером», тут слишком много племен, которые никогда не стали бы подчиняться чужаку. Но оттого вышло лишь хуже — идея «высшей черной расы», для которой настал час наконец отомстить белым за свое угнетение, охватила все народности, как пожар. Вожди насмерть грызлись друг с другом — но это не мешало им всем дружно убивать белых. Жизнь человека, что белого, что черного, не стоила и пыли — в это время говорили, что любой банды вошедшей в деревню, хватит для появления на карте нового африканского государства.

А батальон «Виктория» снова встал в строй. Не дожидаясь приказа — мы защищали свои дома, свои семьи, свою землю. Нас было мало (всего сто с небольшим человек, по армейской мерке, едва на роту хватит), на всю территорию — но мы были мобильны, хорошо стреляли, имели богатый боевой опыт — каждый из нас стоил сотни негров, черт побери! Чернокожие в массе верили, что достаточно направить винтовку в нужную сторону, нажать спуск, и вылетевшее из ствола колдовство само найдет цель — потому, очень немногие из них умели целиться, прижав приклад к плечу, большинство же при выстреле утыкали его в живот, в бедро, куда угодно! И они совершенно не умели обращаться с гранатами и автоматическим оружием, даже если это и попадало к ним в руки — кидали гранаты, не выдернув чеку, закрывали глаза при стрельбе очередями. И еще, вот странно, совершенно не умели воевать ночью, даже в хорошо знакомых им местах!

Оттого мы и сумели удержать границу. Несли потери — и когда негры додумались устраивать засады, залегать в высокой траве, и подпустив джип вплотную, вскакивать с винтовками, и когда они хотели взять ферму Джима Мейсона у Сухого ручья — обкурившись какой-то дрянью, они шли на нас тысячной толпой, в полный рост, не испытывая страха, и хорошо что нас там был целый взвод, четыре пулемета с достаточным запасом патронов — у «бренов» раскалялись стволы, наши женщины и мальчишки едва успевали набивать пустые магазины, а эти самоубийцы все набегали, ближе и ближе, желая лишь успеть нас растерзать… слава господу, патронов хватило!

Иначе же — страшно представить, что было бы, если бы мы не устояли! Пленных в этой войне не брали совсем — никогда не слышал больше, чтобы негры вступали хоть в какие-то переговоры, нет, они убивали всех белых, имевших несчастье попасть им в лапы. Убивали самыми жуткими способами — довелось мне однажды видеть капище, а в нем то, что осталось от людей! Так что, когда уже после войны какой-то умник всерьез спросил, не вижу ли я своей вины в том, что обманул глупых доверившихся черных фашистов, и они оттого озверели — я с чистой совестью дал ему в зубы.

Одним из наших пулеметчиков был итальянец. Тот самый, приблудившийся к нам с миссии, в первый день. Его товарищ скоро погиб — мы нашли после в вельде опрокинувшийся джип, и страшно изуродованные трупы. Зато к нам присоединились еще с десяток римлян, изъявивших желание воевать, а не ждать, когда черные зарежут их как овец. Они были нам боевыми товарищами, со всеми правами — нельзя считать военнопленным того, с кем вместе сражаешься, да и кончилась уже та, прежняя война. Пулеметчика звали Пьетро Винченцо, был он уже в возрасте, старше меня, и радовался, что во всей катавасии один остался в живых из всей роты, очень хотел домой в свой Рим. Когда на границе стало тихо, мы выправили ему все необходимые бумаги, и я сам проводил его и других итальянцев до железной дороги, где уже ходили поезда в Момбасу, откуда в Европу отплывали корабли.