Воображаемые девушки - Нова Рен Сума

Сейчас мы были одни, и я хотела рассказать ей, что видела: как Лондон исчезла, а потом снова появилась на дороге, как она улизнула от нас, чтобы спуститься на ночь в водохранилище. Но если я собиралась рассказать ей об этом, то мне предстояло объяснить, как мы оказались за границей города. И мне пришлось бы признаться, что я догадалась, что происходит, когда Лондон пересекает ее. Что чары Руби действуют только здесь, в нашем маленьком городке.

А значит, если мы уедем, он рассыплется в прах.

– Нам нужны припасы, – сказала Руби, оставляя грязные следы по всей кухне. – Мы проведем ночь наверху и не будем спускаться. Так, на всякий случай.

Она забирала в охапку все, у чего не кончился срок годности: пакетики с орехами, горбушку хлеба с корицей, парочку немного перезрелых бананов, гроздь винограда. И ей каким-то образом удалось добыть чистую тарелку, чтобы все в нее сложить. Из-за этой чрезвычайной ситуации нам пришлось отказаться от нашей диеты. Потом сестра потащила меня наверх, через ворота.

Я знала, как работает ее ум. Однажды, много лет назад, когда у нашей матери была компания, Руби вывела нас из окна на крышу, затем на ветку дерева, затем на шпалеру соседей, а потом на их крыльцо, где мы прятались до утра. А все потому, что, если ей не нравилось то, что происходило, она предпочитала не смотреть. Иногда она уходила даже до самой возможности того, что что-то произойдет: она выскальзывала из машины прямо перед поцелуем, предвкушая момент отказа еще до самого отказа. Если бы сейчас остались хоть сколько видимые участки дороги, мы бы уже неслись по Двадцать восьмому шоссе. Но в нынешней ситуации нам оставалось лишь ждать и надеяться на утро.

Когда мы поднялись наверх, Руби закрыла дверь своей спальни и повернулась ко мне. Что ж, пришло время для разговора. Сейчас мне придется все ей рассказать.

Но она перехватила инициативу.

– Они знают, что ты вернулась, Хло. Объясни мне, как они узнали? Ты ходила плавать, несмотря на мой запрет, да? Проскользнула туда тайком?

Я все отрицала. Едва коснуться воды не то же самое, что нырнуть в нее. Легкое прикосновение пальцем не могло стать причиной происходящего. Или могло?

Чем больше я отпиралась, тем сильнее становилось ощущение, что в доме кроме нас было что-то еще. Этот запах – им провоняла вся мебель, дерево сочилось им, капельки конденсата выступили на поверхности. Воздух в комнате стал прохладнее, слишком прохладным для лета, для суши. Мы словно очутились глубоко под водой вместе с тем, что осталось от Олив, от его характерного холода сжимались даже мои кости.

Я подумала о том, что она сказала. Они. Значит, Руби тоже ощущала их присутствие.

Я заставила себя задать этот вопрос:

– Думаешь, они пробрались в дом?

Ее лицо застыло, и я похолодела еще больше, отступила на шаг к огромной кровати со столбиками, а потом забралась на кровать, чтобы мои ноги не касались пола.

Стены смотрели на нас, зная, о ком мы говорили, но не звали их. Тени на краске превращались в мрачные лица, с глазами такими же большими и серьезными, как у моей сестры, только без ресниц и необходимости моргать. Пальцы на ногах сжимались и чернели, соски свисали до пола, как дополнительные пальцы. Свет от лампы стал тускнеть, зеленые тени душили друг друга за длинные шеи.

Можно было подумать, что жители Олив поднялись на поверхность и ждали, когда мы начнем говорить. Они вырвались на свободу и старались заглушить свои первые за последние сто лет земные вдохи, чтобы слышать, что она будет говорить про них. Они ползли по холму, скользили по крыльцу, прижимали свои липкие руки к стенам. Они не боялись заноз. Они нашли «вдовью площадку». Они прижали свои мокрые уши к оконному стеклу и слушали.

Возможно, так оно и было. Возможно.

– Ты видела их? – спросила я.

Руби слабо кивнула.

– А Лондон?

– Конечно.

Я призналась, что девчонка обратилась в воздух прямо у меня в руках, но Руби даже глазом не моргнула. Я сказала, что видела, где она спит.

Сестра и на это не ответила.

– Ты могла утонуть, и это была бы моя вина, – вместо этого произнесла она. – У тебя никогда не было младшей сестры, поэтому ты не можешь знать, что я чувствовала. Что до сих пор чувствую. Как каждое утро я встаю и думаю о том, чему почти позволила случиться.

– Почти, – прошептала я.

– Почти, – подтвердила она. – Ради тебя я сделаю все что угодно – все. И я делала. Хочешь знать, что происходит, когда ты подвергаешь опасности свою младшую сестренку? На что это похоже?

– На что?

– Хочется умереть. Улечься под колеса грузовика, чтобы он переехал тебя столько раз, сколько понадобится, чтоб вкатать в асфальт. Когда принимаешь ванну, хочется бросить в нее фен. Хочется сделать все, только бы этого никогда не случалось.

И тут она улыбнулась. Глаза в стенах и окнах видели ее улыбку, но ничего не могли поделать.

– И вот я сделала.

По моей спине пробежали мурашки.

– Сделала, – повторила она. – Спасла тебя от утопления. Отдала им ее вместо тебя.

Стоило ей это произнести, как правда обрушилась на меня, словно водопад, струи которого бьют и бьют и еще долго продолжают бить по тебе после того, как ты был им сброшен. Я начала вспоминать. Как поплыла – но так и не доплыла до конца – через водохранилище. Тело в лодке не всегда было там, чтобы спасти меня от утопления.

Но Руби не поняла, что я что-то вспомнила.

– И теперь я устала. Посмотри на мешки под моими глазами. – Она подняла глаза, и я действительно увидела их: две лиловые чужеродные припухлости на ее лице. Я видела, как завиваются мелкими кудряшками ее волосы. Как на ее локтях появились сухие пятна и как между бровей залегла морщина. Я видела, что она принесла свою жертву. Ее усилия поддерживать все, как оно было, нанесли ущерб ее телу.

– А сейчас нам лучше лечь спать, – сказала Руби.

Она почти сразу погрузилась в глубокий сон, такой крепкий, что я не смогла бы разбудить ее.

Во сне ее лицо омрачилось. И она не разговаривала.

Эту последнюю ночь в доме мы провели вместе, и Руби цеплялась за меня, словно мы плыли на плоту в безбрежном океане, у нас давно закончилась еда и кому-то из нас предстояло уйти, уйти вниз, чтобы не съесть другую.

Той ночью мне не снились сны. Зато я вспоминала. Я вспомнила ночь два года назад, ту самую на камнях у края водохранилища, ту самую, которую засунула в бумажный пакет, потом в носок, скатала его и спрятала в дальнем ящике своего сознания, где хранилось все самое ужасное.

Плавать в водохранилище было противозаконно, но мы все равно это делали. И было невозможно переплыть его посреди ночи, но я решила попробовать. Моя сестра помогла бы мне добраться до другого берега – как если бы держала руку у меня под животом, поддерживая меня, чтобы никто не видел, – но вот только иногда она слишком много о себе воображала. Она посчитала, что ей не придется мне помогать. Она подумала, что я действительно смогу опуститься на дно и достать оттуда сувенир.