Лес тысячи фонариков - Джули Си Дао

– Гума, – позвала она, сосредоточив взгляд на своем увенчанном короной отражении. Оно преобразовалось в тревожаще знакомый образ: море травы, волнующееся вокруг входа в пещеру, и скользящая фигура слишком высокого мужчины перед девушкой, похожей на Гуму. Он бросил ей гадальные карты, и она с восторгом поймала их, превращая их в различные предметы: змеиную кожу, украшенный драгоценными камнями кинжал, позолоченную книгу со стихами.

Мужчина протянул руку – за этими предметами или за чем-то еще, и девушка убежала. Изображение сменилось, теперь это был аристократ, склонившийся над рукой красивой девушки, а за ними подглядывала охваченная припадком ревности Гума. Сифэн в изумлении наблюдала, как Гума возвращается к пещере, умоляюще протягивая руки.

Отражение в водопаде снова превратилось в увенчанную короной Сифэн, с фигурой у ее ног, напоминающей госпожу Сунь. В груди у женщины пылало сердце, яркое, как луна, или как драгоценное красное яблоко.

– Это Шут? – с бешено колотящимся сердцем спросила Сифэн.

Внезапно образ превратился в карту: юноша, глядящий на звезды, в шаге от безжалостной смерти.

В ее голове роились воспоминания: вот она лежит в постели и не может уснуть от голода; вот Гума, сгорбившаяся над своей вышивкой; вот Вэй, отворачивающийся от туфель, в которых он нуждается, но не может себе купить. И затем: сама Сифэн, корчащаяся под рвущей ее тело плеткой, и раскрасневшаяся, торжествующая госпожа Сунь. Все, что пришлось ей вытерпеть, чтобы попасть сюда. Все муки, надежды и боль.

– Не для того я зашла так далеко, чтобы проиграть, – пробормотала она сквозь стиснутые зубы, сжимая кулаки. Это могло быть подтверждение от колдовских духов… Возможно, они сообщили ей, что госпожа Сунь – это враг, готовый одолеть ее.

– Есть лишь один надежный способ, – скрипуче произнес голос.

Стелющийся вокруг нее туман прорезала вспышка света. Она увидела принадлежавший ее матери кинжал: рукоятка и ножны из полированной бронзы, инкрустированные перьями зимородка и полосками густо-зеленой бронзы. Отражаясь в зеркале воды, его смертельное острие парило в нескольких дюймах от сердца госпожи Сунь.

Будь лезвием и его кромкой одновременно, светом и тьмой. У тебя два лица, Сифэн.

К ее горлу подступала тошнота, как в тот день много лет назад, когда Гума сунула ей в руки сердце той, первой белки.

– Это женщина, – протестовала она, охваченная отвращением, но к ней вернулась память о кроликах. Это было ее первое убийство вдали от Гумы. Она вспоминала, как их скользкие сердечки обожгли ее горло, как горячий металлический привкус крови вызвал в ней волну удовольствия, потряс все ее существо. Голод вернулся, первобытный и мощный, почти пересилив в ней отвращение.

Ветерок вновь рассеял туман, и она отшатнулась от смертельно поблескивающего кинжала.

– У крови есть цена. Она не стоит моей души, – она повторила слова королевы тэнгару, вложив в них всю доступную ей убедительность.

Клубы багрово-черного дыма поднялись и вновь окутали ее легкой тканью. Они напомнили ей серебристые одежды Императрицы. Уничтожив госпожу Сунь, она не только отомстит за себя и Кана, но и окажет услугу, докажет свою верность Императрице Лихуа, которая, возможно, полюбит ее материнской любовью.

Сифэн испугалась. Если Гума и в самом деле здесь, она могла услышать эту мысль. Но в гуле, наполнявшем ее уши, не было слышно упрека в предательстве. На ее глазах дым превратился в тысячи раздвоенных язычков, выползающих из клыкастых пастей.

– Ты знаешь, что делать. Ты просто должна сделать выбор. Это ее смерть… или твоя.

– Но должен быть другой выход, – закричала она в темноту. – Я найду другой выход.

– Есть лишь один выбор.

– Нет!

Падая, плача, вскрикивая, она прорвалась сквозь языки дыма и споткнулась о курения. Она швырнула горящие палочки в поток и в ужасе бегом вернулась к себе в постель, в безопасность высоко над городом женщин. Но когда наконец, измученная, она погрузилась в сон без сновидений, где-то на кромке ее сознания все еще присутствовал голос…

– Есть лишь один выбор.

И даже после пробуждения его эхо звучало, спрятанное в глубинах ее памяти.

Мытарства первого месяца во дворце остались в прошлом, и Сифэн смогла вздохнуть, оказавшись среди придворных дам Императрицы Лихуа. Эти женщины, чьи имена были ей неизвестны – они настаивали, чтобы она называла их «мадам», – были уже немолоды, и по этой причине не испытывали к ней неприязни. Они обучали ее всему, чем занимались сами: искусству составления букетов, наблюдению за ведением хозяйства во владениях Императрицы и пришиванию эмблем на церемониальные одежды ее величества. Последнему занятию они отдавали большую часть своего времени, так как до Праздника Летней Луны оставалось всего несколько дней.

– Ваша вышивка прелестна, – похвалила ее одна из дам, с которой они сидели за работой на балконе. – Кролик изображен настолько правдоподобно, что, кажется, может спрыгнуть с ткани.

Сифэн подняла голову от работы, стараясь не показывать щеку. Благодаря данной Бохаем мази рана на щеке зажила, но Сифэн была убеждена, что все к ней относятся с жалостью и сплетничают о ней в ее отсутствие.

– У меня есть в этом опыт, – сказала она, разглаживая небесно-голубую праздничную юбку, на которой она серебряной нитью вышивала радостно скачущих кроликов. – Моя тетка была довольно придирчивой. Сама-то она была великолепной вышивальщицей.

– В этом невозможно усомниться, глядя на вашу вышивку, – сказала женщина, и Сифэн улыбнулась ей в ответ.

– Для каждого дня недели у Императрицы будет другое платье, – обратилась к Сифэн розовощекая дама. – Три для молитвенных дней, одно для любования луной и три для карнавала – это мои любимые дни. Это традиция, дарованная городу Императором Цзюнем. Везде разворачиваются рынки, люди приходят продавать свой товар или делать покупки, едят и пьют. И даже Императорская армия устраивает парад.

Сифэн прервала работу.

– Императорская армия? И все солдаты будут участвовать?

– Конечно. Его величество хочет устроить запоминающееся зрелище. И музыка будет, и показательные выступления, а потом Император и Императрица будут награждать призами лучших.

Дамы продолжили обсуждение карнавала, но Сифэн их не слышала. Она теребила запутавшуюся нить, сердце ее ликовало при мысли о Вэе. Они не виделись почти два месяца, и она со стыдом подумала, что ей приходиться напрягаться, чтобы вспомнить его привычки: то, как он переплетал ее пальцы со своими, его поддразнивающий смех и медлительная теплая улыбка, которой он улыбался ей одной.

– Мы будем сопровождать Императрицу к воротам главного дворца, – сказала женщина с седыми волосами. – И будем там ждать, пока не покажут танец драконов.

– Вряд ли мы могли бы там остаться надолго, если бы это зависело от мадам Хун, – проворчала розовощекая дама. Видя, как остальные зашикали на нее и захихикали наподобие школьниц, Сифэн с удивлением поняла, что даже эти престарелые дамы ненавидят мадам Хун.